Нет царя у тараканов
Шрифт:
– Бык! Тяжеловес! Он ее на всю жизнь изуродует!
Я не имел представления, о чем они; по-моему, толпиться вокруг моего зада – излишняя грубость. В арьергарде у меня все, как полагается. Я напряг мускулы, чтобы лишний раз проверить.
И тогда я понял. Случилось немыслимое. Тяжесть Американской Женщины и мои старания ее удержать выдавили на пол мой честный фалломер, точно тюбик зубной пасты. Там он и лежал, дряблый и бесполезный.
Я был бессилен предотвратить окончательное падение.
– Тревога! Тревога! Германия сбрасывает атомную
И вот так мой драгоценный сперматофор, генетический гарант моего вида, предмет вожделения множества прелестных самок Блаттеллы, постыдно шлепнулся на грязный пол Тамбеллини. Вой достиг кульминации.
Американская Женщина встала. Освобождение было прекраснее любого оргазма, что я когда-либо испытывал. Она перекатилась на спину и засучила ногами, подвывая:
– О, малыш, со мной такое впервые!
Я желал лишь одного: пусть Гек и Ви заберут нас, пусть обрызгают спреем. Толпа сгрудилась вокруг моего сперматофора, будто озверевшие дети, а я прихватил панцирь ранней модели Американской Женщины и потащил к выходу. Я его заслужил.
Я волок панцирь по коридору. Он оказался тяжелее и толще, чем я предполагал.
– Мой сладенький Гек, – промурлыкала Ви. Послышались легкие шлепки по обвисшей плоти. – Ты же не идиот, чтобы соглашаться работать на Леттермана. Оставайся на почтамте. Может, марки подорожают.
– О, Ви, ты Магдалина!
Телевизор выключили. Смачный поцелуй, затем заскрипели пружины. Я помчался прочь, чтобы этого не слышать.
То были странные времена: самым безопасным местом в моем мире был общий коридор на третьем этаже. Под флуоресцентными лампами я выглядел рок-звездой. Я добыл для колонии еду, хотя и не был уверен, что нас с ней не поджарят на пару, когда я позову всех к столу. А если они ее примут – что хорошего? Несколько дней пира, а затем снова летаргия и тщета. Другого шанса не будет. Из бывшей Американской Женщины следует выжать побольше.
Я запихал панцирь в щель между кирпичами, где недоставало раствора. Утром придет Джеймс со шваброй, и я спрячусь за панцирем. Даже мертвая Американская Женщина внушала мне ярость и ужас, но еще, боюсь, – страсть. То была полезная пытка: я понял, как ее использовать сейчас и впоследствии. Теперь следует ждать и терпеть.
Каждый день я проверял почту на коврике у двери. Письмо пришло только через две недели. Тогда я перенес Американскую Женщину к порогу. Я влез в панцирь, словно индеец под шкуру бизона, и вошел в квартиру.
– Вторжение! Вторжение! – завопил Психоклей. Я был польщен. Несколько граждан сиганули под плинтус. Я прошагал по коридору.
Несколько Вибрамсов копались в пыли, застрявшей в дверной петле. Последние отпрыски здорового семейства, счастливая встреча. Я прижал их к двери. Самым низким басом прорычал:
– Делайте, что скажу, или превратитесь в спагетти.
Гош Вибрамс посмотрел на меня внимательно и сказал:
– Ладно. Какая досада.
– Наверх, на каминную полку.
Я пропустил их вперед. Карабкаться наверх, тащить панцирь да еще
– Белая пешка. Передвиньте вперед на одну клетку.
Ноги скользили и скребли по мрамору: пешка пересекала черту. Зря мои сограждане так ревностно служат врагу.
Я отпустил их восвояси.
– А почему мы все не передвинули, Псалтирь? – спросил Гош. – Вот бардак бы получился.
Мы все засмеялись. Я спихнул Американскую Женщину с каминной полки и подобрал уже внизу. Затем припрятал в спальне и вернулся в гостиную.
Едва Руфь вошла в квартиру, Айра сообщил:
– Я получил письмо от Льва Дюбелева. Как раз собирался прочесть.
– Быстро, – сказала Руфь. – Не прошло и четырех месяцев.
– Я уже начал волноваться. – Он переставил шахматную доску на кофейный столик. – Боюсь, я что-то пропустил.
– Не надо пессимизма. Может, у них просто оттепель на этой их транссибирской ослиной тропке.
Он открыл письмо. Руфь стояла у него за спиной, положив руку ему на плечо. Айра уставился на доску и забубнил. Мне повезло – Лев сыграл в центре доски, как и мы.
– Невероятно. Видишь? Королева на шестой клетке берет слона. Это его ход. Я делаю ход, и он проиграл. Пять ходов, и партии конец. Бессмыслица какая-то.
– Так в чем проблема?
– Он не ошибается. Это уловка.
– Русские тоже ошибаются, Айра. Поэтому у них есть Клуб Гулаг.
– Только не этот русский. Руфь осмотрела письмо.
– Может, КГБ отпарил конверт и подменил ход, чтобы ты перестал уважать Льва и беспокоить своего конгрессмена? – Она поцеловала его в лысую макушку. – Почему бы тебе не продолжить после ужина?
– Я сейчас приду.
Как только она ушла, Айра вытащил из стола пачку таких же писем. В них – хроника партии с первого хода. Он переставил фигуры на исходную позицию, открыл первый конверт – он все пронумеровал – и сделал ход.
Руфь оставила его в покое до самого ужина. Тем временем он сыграл почти половину партии.
– Как прошел день? – спросила она за столом.
– Нормально.
– Финдли нашел одну невнятную оговорку в оригинале договора на аренду. Эта оговорка может сорвать мне сделку. Все носятся, как угорелые, включая меня. – Она была очень воодушевлена.
– Не может быть, – уставившись в тарелку, пробурчал Айра.
– Ладно, Айра. – Руфь отложила нож и вилку. – Съешь хоть кусочек.
Еще полчаса ему потребовалось, чтобы дойти до текущей позиции.
– Пешка!
Вибрамсы превратили ход Льва в бессмысленное, некрасивое жертвоприношение: на самом деле его позиция была сильна, он нависал над Айриным королем. Айра улыбнулся: секунду его больше радовали познания Льва, чем собственное затруднительное положение. Впрочем, лишь секунду.
Наступил критический момент. Полагается найти виноватого. Может, Айра не понял письмо? Может, Руфус или Оливер переставили фигуры?
Айра поднялся из-за стола и пошел в кухню. Руфь вытирала посуду.