Нет худа без добра

Квик Мэтью

БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК

Мы оба приложились по несколько раз к фляжке. Я почувствовал, как внутри у меня становится тепло. Когда я вернул пустую фляжку отцу Макнами, он потрепал меня по щеке и улыбнулся.

– Мы сделали хорошее дело сегодня, – сказал он.

– Я-то ничего не делал.

– Делал, делал, – сказал он, лицо его светилось гордостью.

Я уже открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но не нашел слов.

Я испытывал противоречивые чувства.

– Спокойной ночи, Бартоломью, – сказал отец Макнами.

– Спокойной ночи, – ответил я.

Он зашел в мамину комнату и закрыл за собой дверь. Я убрал оттуда все мамины вещи, отдав большую часть их в местный

магазин подержанных вещей, но все равно это была ее комната, в которой она спала несколько десятилетий, и казалось странным, что теперь там спит наш священник. Однако я чувствовал, что мама не возражала бы против того, что он теперь спит в ее постели, – он был ее любимым священником и, как она считала, хорошим человеком.

Я стоял в коридоре и никак не мог решить, имею ли я право приписать себе часть заслуг в том, что сделал отец Макнами, чтобы помочь Венди.

Так что я пошел к себе и написал Вам это письмо.

Ваш преданный поклонник Бартоломью Нейл

9

Во Вселенной имеются стереотипные схемы

Дорогой мистер Гир!

Венди провела на нашей кушетке три дня, и все это время отец Макнами молился в маминой комнате, которая постепенно превращается в его комнату, и мне это довольно неприятно.

Последние несколько дней я чувствую себя немного не в своей тарелке. Мне не очень нравится, что у нас в доме обитает так много людей – особенно это касается Венди, которую мама в глаза не видела. У меня возникает ощущение, что мама вообще никогда не жила здесь, и меня это совсем не радует.

Но я напоминал себе слова далай-ламы о сочувствии, высказанные им в книге «Глубокий ум»: «Когда наше сердце наполняется эмпатией к людям, у нас возникает сильное желание избавить их от страданий». Венди, несомненно, страдала. Я хочу, чтобы мое сердце было полно эмпатии, я хочу как можно больше походить на Вас. Я стараюсь.

Отец Макнами принес Венди тосты с маслом, апельсиновый сок, макароны, сыр и кофе, но она не притронулась ни к чему и по большей части лежала на кушетке, спрятав лицо в подушках. Ночью я слышал, как она ходила в туалет, и удивлялся, как это она терпела весь день. Синяки на ее лице меняют цвет с пурпурного на желтый. Отец Макнами сказал, что это признак внешнего выздоровления, но не внутреннего. Еще он сказал, что Венди находится в замешательстве, потому что она «поменялась ролями» со мной. Я не сразу его понял, но, поразмышляв день-другой, подумал, что он, наверное, имел в виду мои попытки помочь Венди пережить трудный период ее жизни. Тогда понятно, почему она считает себя неудачницей. Интересно, может быть, у нее в желудке тоже есть маленький сердитый человечек, который ругает и обзывает ее?

Я пытался поговорить с Венди, вернее, с ее свернувшейся калачиком фигурой под одеялом. Сначала я сказал, что сожалею обо всем случившемся. Спросил ее, не хочет ли она сообщить в полицию об Адаме, и предложил пойти с ней и держать ее за руку, пока она будет говорить о его жестоком обращении с ней; я даже рассказал ей, как мне трудно было одному говорить в больнице с врачами и социальными работниками об инфильтративном раке, поразившем мамин мозг, и как хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом и держал меня за руку, но Венди не отвечала и даже ни разу не посмотрела на меня.

Тогда я спросил, не хочет ли она проконсультировать меня насчет того, как мне выпить пива в баре с женщиной; я думал, что если мы вернемся к нашим привычным ролям, то это, вероятно, поможет Венди войти

в норму и почувствовать себя лучше. Но она даже не подняла головы. Затем я хотел поговорить с ней о погоде и последних новостях, о которых я читал в интернете в библиотеке, но она не отвечала мне и не вылезала из подушек. Так что я просто слушал выносливых (или ленивых?) птиц за кухонным окном и думал о том, как эти маленькие крылатые существа поют и поют, невзирая на то что кто-то умирает, кого-то бьют, а кто-то чувствует себя жалким неудачником.

Птицы неизменны, как солнце.

Вчера вечером мне захотелось посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы почувствовать «магию кино», как говорила мама. Мы с ней всегда смотрели фильмы, если кому-нибудь из нас было плохо или что-нибудь происходило в мире. «Магия кино – вот что нам требуется», – говорила она, потрясая видеокассетой, как бубном. Я взял кассету с одним из ее любимых фильмов, «Офицер и джентльмен» [14] , встряхнул ее и произнес: «Магия кино!», как будто эти слова и встряхивание кассеты могли излечить Венди. Я очень надеялся, что, если поверишь во что-то по-настоящему, это сбудется. Но голова Венди по-прежнему оставалась под подушкой, так что я сел на пол, прислонившись спиной к кушетке у нее в ногах, как делал в детстве, когда мама ложилась на кушетку.

14

«Офицер и джентльмен» – американский кинофильм 1982 г. режиссера Тэйлора Хэкфорда с участием Ричарда Гира, Дебры Уингер и Луиса Госсетта-младшего.

Когда шли начальные сцены фильма, где Вы, Ричард Гир, в роли Зака Мэйо говорите своему пьяному отцу, что хотите пойти в морскую авиацию и летать на реактивных самолетах, мой бывший духовный наставник начал щелкать попкорном в микроволновой печи, что меня удивило, так как он молился за кухонным столом уже семь часов и я думал, что он целиком поглощен задачей налаживания связи с Иисусом.

Увидев Вас на экране после всех наших разговоров, я ощутил некоторую нереальность происходящего – прежде всего потому, что я впервые смотрел фильм с Вашим участием после смерти мамы, а до этого всегда смотрел только с ней. Я ожидал, что это расстроит меня и я начну тосковать по ней, но я почувствовал гордость оттого, что знаком с Вами, если можно так сказать. Я видел «Офицера и джентльмена» тысячу раз, но впервые смотрел этот фильм как Ваш друг. Это было совершенно новое ощущение, и у меня возник вопрос: можете ли Вы смотреть кино как обыкновенный зритель. Вы ведь, наверное, знаете всех голливудских актеров, так что всякий раз видите на экране не каких-то незнакомцев, играющих роль, а людей, с которыми работали, разговаривали и даже, может быть, выпивали в баре.

Отец Макнами сел на пол рядом со мной и поставил большую миску с попкорном между нами. Он пил виски из кофейной чашки и предложил мне сделать глоток, но я отказался, потому что хотел полностью воспринять фильм, а виски иногда усыпляет меня.

В бороде отца Макнами застряло несколько зерен попкорна.

Мы смотрели, как Вы учитесь управлять самолетом, как занимаетесь любовью с женщиной, заводите друзей, гоняете на мотоцикле, танцуете, притворяетесь, что Вас одолевают проблемы. А потом Вас застукали, когда Вы прятали лишние туфли и пряжки от ремней в ящике под потолком, и разъяренный Луис Госсетт-младший хотел вынудить Вас покинуть программу, заставляя бесконечно отжиматься, направляя Вам в лицо струю из шланга и осыпая унизительными оскорблениями, в то время как все остальные были в увольнении. Вы помните, как Госсетт-младший говорит Вам: «В глубине души ты знаешь, что все эти парни и девушки лучше тебя. Не так ли, Мэйо?»