Нет имени тебе…

Радецкая Елена

Она только головой качала, а я понятия не имела, как приступить к поискам. Даже если удастся обнаружить плохого парня, что дальше делать: душеспасительные беседы вести или к начальству обращаться? При всем при том я никак не могу заняться этим сама, потому что я – человек ниоткуда, хотя в полиции мое проживание в доме Зинаиды зафиксировано, а доктор Нус дал в газету еще одно объявление о пропаже-находке, то есть обо мне.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – бодро сказала я. – А ты держись. Умой физиономию и вида не показывай, каково тебе! Смейся!

Она послушно сделала попытку, но получился не смех, а кваканье, лицо сморщилось, и слезы потекли с новой силой. А я, многоопытная женщина из будущего,

пришла в совершенную растерянность и не знала, как поступить. Ясно было одно, без помощника не обойтись. И самый приемлемый вариант – Серафима. Я сказала об этом Анельке, однако она пришла в неописуемый ужас, повалилась мне в ноги и, уткнувшись в юбки, умоляла ничего не говорить матери. А ведь сама утверждала, что мать ее любит: «Приласкаюсь к ней, так все, что угодно, для меня сделает». Но, может, это касалось нарядов? Я велела ей притворяться веселой, Анелька пошла и притворилась, из гостиной послышались душераздирающие звуки фортепиано.

Странная она девчонка. Либо я переоценила ее просвещенность в женской физиологии, либо она совершенная идиотка. Уходя, она сказала: «Все устроится, я знаю это доподлинно». Не может же она воображать, что это рассосется? Хотя с нее станется…

Я прикинула, кому можно довериться. Зинаиде – нельзя. А Наталья подходит: девка-кремень, практичная и надежная. Но что она может? А не обратиться ли к доктору Нусу? Интересная мысль. И только я об этом подумала, как доктор, чрезвычайно веселый, объявился собственной персоной. Он пришел сообщить нам, что сразу после поста будет сочетаться браком со своей избранницей. В другое время все пришли бы в восторг, забросали его вопросами, а сейчас приняли известие (не столь уж и новое) кисловато. Зинаида жаловалась на сегодняшнюю дурноту и страшное раздражение нервов, Серафима – на головокружение, упадок сил и Анелькин желудок. Анелька завертелась, как карась на сковородке, и принялась всех убеждать, что желудок в полном порядке.

– А что ж такая бледная? – спросил доктор.

– Просто голова болит.

Начались поиски Натальи, чтобы пиявок принесла, но она куда-то запропастилась. Потом Серафима сказала, что не Наталья запропастилась, а Марфа, поэтому Наталья с самоваром управляется и ищет печенье, которое Марфа куда-то запрятала. А Зинаида сказала, что Натальины пиявицы – отдыхают, то есть голодных нет, все сытые. Тогда доктор велел принести свой саквояжик, достал баночку с пиявками и отдал Зинаиде, а она быстро уложила Анельку на диван и приставила к ней пиявки. Этот момент застала Наталья, явившаяся с самоваром, застыла на месте, открыла рот, то ли сказать что-то хотела, то ли воздуха ей не хватало, а затем мне показалось, что ей плохо и она грохнется вместе с самоваром. Но нет, самовар благополучно перекочевал на стол, а Наталья твердым шагом пошла за печеньем.

– Ужасная жара, – сказала Серафима. – Но долго она не продержится, у меня коленки ломит.

Выпили чаю, а доктор все сидел и сидел. Какие скучные и тягостные разговоры мы вели! Похоже, все с облегчением вздохнули, когда он удалился. Но в этот вечер никто не мог угомониться. Вернулась Марфа, и Серафима устроила ей разнос за то, что шляется без спросу, когда в голову взбредет. Зинаида приставала:

– Давайте писать письмо.

– Темы исчерпаны.

Ушла, с негодованием шелестя жесткими складками своей хламиды. Где-то далеко-далеко в небе порыкивало, а потом перестало, словно собиралась явиться гроза, да раздумала. Я вышла в сад. Но на воздухе было не легче, ни одна веточка, ни одна травинка не колыхались. Видела, как через черный ход Марфа выпустила какую-то чуть не пополам согнутую старуху.

29

В комнате я разделась до рубашки и распахнула окно. Небо светилось недолговечным прозрачно-розовым

румянцем, зелень в саду Колтунчиков была уже не весенняя, а погрубевшая, летняя. Расхаживая по комнате, я ждала, пока в доме все утихнет и Зинаида уляжется спать, чтобы поговорить с Натальей об Анельке. Наконец, вроде бы, утихомирились. Я снова глянула в окно и обомлела. Напротив, на фоне ворот Колтуновых, стоял мужчина. Я узнала его сразу, это был он, живой, настоящий, а не плод воображения! Я не единожды видела его во сне! Рой мыслей промчался в голове. «Вдруг Зинаида тоже стоит у окна?» «Вдруг это не Дмитрий, а Анелькин Владимир?» «А что, если я спущусь по лестнице, открою дверь и выйду к нему?» Он смотрел прямо на меня, он понял, что я его вижу. Он не мог быть Владимиром, не к Анельке он пришел под окна. Мне казалось, что сердце сейчас выпрыгнет у меня из груди. Он пошевелился, а я поднесла палец к губам и стала озираться в поисках бумаги, чтобы написать: «Уходите, я приду сама». Бросить записку в окно я не успела, за моей спиной стояла Зинаида. Я не слышала, как она вошла, но она была здесь, и она прочла то, что я написала. Скатав записку в шарик, я зажала ее в кулаке, глянула в окно – никого. Но это не могло примерещиться! А может, она его не видела? А может, записку не прочла? Может, вообще ничего не было?

Было!

Зинаида белая, как простыня, шипела с придыханием, со всхлипами что-то вроде: «Так вот ты как… Предательница…» А сама то и дело в окно взглядывала. Объясняться или оправдываться было бесполезно. Она выскочила вон, и только за ней хлопнула дверь, как в небе снова глухо заворчало, и еще раз, куда агрессивнее, пока наконец небо не расколола ветвистая молния, а уж потом так громыхнуло, словно случился горный обвал. Кажется, сама природа не выдержала нашего напряжения, скопившихся в доме страха, тревоги, злобы и смятения. И тут же из комнаты Зинаиды послышались рыдания, которые все нарастали, пока не превратились в вой.

Я влетела к ней одновременно с Натальей. Зинаида лежала поперек кровати со свекольно-красным лицом, уставившись в потолок пустыми глазами, и выла. Наталья принялась за привычное дело, накладывала на лоб мокрые тряпки, которые принесла Палашка, а потом укачивала, сжимая в объятиях. Я испугалась, что Зинаиду хватит удар, однако вой внезапно оборвался, глаза ожили, остановились на мне, словно пришили, и вместе с возобновившимися рыданиями она стала выкрикивать обвинения в мой адрес, как я «лестью и лукавством вероломно втерлась ей в доверенность», «как тетушка была права» и пр. Тут и Серафима объявилась, стала вторить Зинаиде.

Небо настолько заволокло тучами, что впору было зажечь свечу, молнии полосовали небо, а дождь все не начинался. Я смотрела в окно на то место, где стоял он.

Где ты? Где?..

В соседней комнате все стихло. Все разошлись, а немного погодя ко мне тихонько поскреблась Наталья и сообщила:

– Заснула.

– Похоже, с ней это часто.

– Нет, не часто. Марфа говорит, бесы наружу просятся, только я не верю.

– Темная она баба, Марфа, и болтает глупости. А ты хоть знаешь, что у нас с Зинаидой приключилось?

Наталья не знала, но удивительно точно оценила ситуацию.

– Попали, как кур в ощип? Не горюйте, пустое. А вот у меня ужасть такая, что и не знаю, как сказать и что делать.

Я догадывалась, что речь пойдет об Анельке. Говорила же Зинаида, что у Натальи глаз-алмаз, все подмечает. Но я ошиблась. Оказывается, сегодня она весь вечер пыталась поговорить с Зинаидой, но той было не до Натальиных секретов, а теперь тем более, поэтому Наталья решила довериться мне.

– Говорят, наш Афанасий Андреич – убивец! – прошептала Наталья, сделав страшные глаза.