Нет имени тебе…
Шрифт:
Я привыкла к этому дому и к этому городу. Иногда с моих уст срываются совершенно несвойственные мне слова: «извольте», «полно», «как вам будет угодно», «смею заметить», «соблаговолите». Однажды я от самой себя обалдела, сказав доктору: «Чувствительно вам обязана». Я стала говорить, как они! Наверное, когда попаду домой, мне и город покажется странным, и люди. Хотя я уже сомневаюсь, попаду ли домой. Мои прогулки по Большой Мещанской закончились. Гулять-то можно, но по дворам и подворотням шарахаться, как я делала, нельзя. После пожара дворникам предписано всякого подозрительного, кто без дела шляется и что-то высматривает, тащить в полицию. И я подумала, значит,
Погода не радовала, редкий день обходился без дождя, поэтому мы с Зинаидой воспользовались солнышком и выбрались на прогулку по Невскому.
Из приоткрытого, но занавешенного окошка Зинаидиных жильцов, слышались стуки-грюки, стоны и женские вскрики: «Ох! Ох! Ох, не могу! Ох!»
– Что там творится? – подозрительно спросила Зинаида.
– В жмурки играют, – сказала я. – Там семейная пара живет?
– Да, типографский рабочий с женой.
– Это отмороженный, с деревянной ногой?
– Он самый. Только зачем им в жмурки играть, не ребята. А чего она не может?
Зинаида шла, в недоумении оглядываясь на окно. Смех и грех. Замшелый мир, где встречаются подобные тридцатилетние девы.
Извозчика взяли у Никольского рынка и доехали до Невского. Посетили Пассаж, а потом я потребовала у Зинаиды зайти в трактир «Палкинъ» на углу Невского и Литейного, потому что увидела любопытные витражи, и Зинаида сказала, будто там изображены сцены из книги Гюго, а в трактир ходят одинокие писатели. Но в этом случае Зинаида была тверже скалы: не положено женскому полу ходить по трактирам. Больше Зинаида ни о каких завлекательных местах мне не рассказывала, зато показала большой многоквартирный дом купца Лыткина, где живут артисты Александринки. Лет пять назад там случилось трагичное происшествие.
В этот дом явилась старуха, поднялась на четвертый этаж, бросилась в пролет и разбилась насмерть. А история ее такова. Жила старуха на окраине с воспитанницей, к которой ходил, а потом и посватался молодой почтовый чиновник. Старуха готовила девушке приданое, но никто не догадывался, что настигла ее поздняя страсть, влюбилась она в жениха своей воспитанницы. На другой день после бракосочетания, гонимая безысходной тоской, ушла старуха из дому, бродила по городу, но реки и каналы были скованы льдом, тогда она нашла другой выход покончить с собой. Потом любители острых ощущений ходили смотреть на погнутый кронштейн газового фонаря, который старуха, падая, повредила, а также на пятно, которое так и не удалось вывести окончательно – кровь всосалась в рыхлый песчаник пола. Говорили, будто старуха появляется по ночам на лестнице и раскрывает объятия запоздалым квартирантам.
Эта история поразила мое воображение. Нет повести печальнее на свете… Вот о чем можно было написать Дмитрию и порассуждать, как странно устроен мир: любовь старика к девушке вызывает душевное сочувствие и представляется чуть ли не трогательной, если же немолодая женщина полюбит юнца, это кажется неприличным и в лучшем случае вызывает брезгливую жалость.
Вернулись мы домой, потому что замерзли. Как говорит доктор Нус о нынешней погоде, демонстрируя свою просвещенность: «Наше северное лето – карикатура южных зим». Финал же нашей поездки был ошеломителен. На лестнице нас встретила Наталья и сообщила: «Анна умерла». Кто такая Анна? Оказалось, жиличка, жена отмороженного типографа, того, что с деревянной ногой. В дальнейшем выяснилось, что у нее был заворот кишок, умирала она в муках.
Спала я отвратительно. Никогда мне не доводилось ночевать с мертвецом в одном доме. И хотя комната отмороженного была не подо мной, все время мерещилось заупокойное пение и стук деревяшки, будто отмороженный ходил вокруг стола, на котором лежала покойница. Но не я одна бодрствовала
Господи, как же я устала, как хочу домой. Где ты, где ты? Я призывала тебя, но ты даже во сне перестал являться.
Проснувшись утром, я заплакала. Это плохой знак. И тогда я подумала, нет, милые друзья, плакать вы меня не заставите! Кто такие «милые друзья» – понятия не имею. Наверное, так я к судьбе обратилась. Вытерла глаза и, хотя слезы продолжали литься, запела:
– Когда воротимся мы в Портленд,мы будем кротки, как овечки,но только в Портленд воротитьсянам не придется никогда.Плакала, пела и улыбалась. В комнату заглянула Зинаида, нерешительно вошла, уставилась на меня и вдруг тоже смущенно улыбнулась. Ее старушечье личико разгладилось и стало на минуту юным и красивым.
– Где это – Портленд? – спросила она, наверное, подумала, что я вспомнила, где мой дом.
Ладно, пусть все идет своим чередом. Прочь, мерехлюндия!
25
Мне казалось, если захочу, то смогу любого человека склонить в свою пользу. На Серафиму мои чары не распространились, а дружба с Зинаидой по-прежнему выводила ее из себя. Она неслучайно предполагала, что у нас есть секрет, и пыталась ножницами вскрыть запертый ящик Зинаидиного бюро, где хранилась шкатулка с письмами Дмитрия. Ее застукала Наталья, а Зинаида после этого завернула письма в платок и каждый день перепрятывала: то в комод под белье положит, то в сундук, то в Натальин чулан. Надо сказать, что она беспрестанно их перечитывала, а когда думала, будто я не вижу, прижимала зачитанные клочки папиросной бумаги к своей горбатой куриной грудке, где трепыхалось ее горемычное сердечко. Вот бедняга! Но я тоже с нетерпением ждала писем Дмитрия. В нашей пустой жизни они явились большим развлечением. Только о чем ему писать, я уже не знала, все, что могла придумать, уже придумала.
«Меня тревожит мысль о том, что Вам, человеку с такой сложной и богатой впечатлениями жизнью, скучно переписываться с особой совершенно ординарной, живущей заботами и впечатлениями сегодняшнего дня».
«И сам не заметил, как привык получать Ваши замечательные письма, а когда они задерживаются, тревожусь. – отвечал Дмитрий. – Не кокетство ли с Вашей стороны называть себя ординарной? Меня удивляет и радует живой отклик на всякое событие, и серьезное, и незначительное, что говорит о присущем Вам уме и неравнодушном сердце. Как прелестно Вы описали караульных, стоявших над снятыми с петель воротами перед домом Колтунчиков! До сих пор, перечитывая, я смеюсь над этой потешною историей и неизбывной глупостью человеческой. Пишите мне, пишите о своих заботах и впечатлениях…»
Я бы ему и про Серафиму с Анелькой написала, но на эту тему наложен запрет.
Совершенно неожиданно в темной лавочке букиниста я нашла «Дон Кихота» и заставила Зинаиду купить книжку, хотя и подозревала старомодно-корявый перевод. Как давно я не путешествовала по Испании! Со мной не было моих чудесных книжек с картинками, которые помогали мне попадать в разные города и вспоминать то, что стерлось в памяти! Но кое-что я помнила и без книжек. На второй странице «Дон Кихота» меня посетило вдохновение, и я поспешила к Зинаиде, чтобы использовать его на полную катушку.