Нет имени тебе…
Шрифт:
– Что за ерунда?! Когда и кого он убил?
– Кого – не знаю, а знаю – чем. Холерными пиявками!
Я выслушала какую-то галиматью, мало что поняла и велела повторить. Ужасную тайну сообщила Наталье соседка-горничная, которая крутит любовь с Помоганцем. Он «читал тетрадки, где Афанасий Андреич записывал все, что делал», так и узнал о преступлении. Будто бы доктор Нус избавил два семейства от зажившихся стариков-родителей, которые долго болели, а своей смертью умирать не собирались. Вообще-то о подобных историях я слышала, но о способе, который применял доктор – никогда. Якобы он ставил своим жертвам пиявки, насосавшиеся крови холерных больных, и получал за это кругленькие гонорары. Отсюда и внезапное богатство.
Наталью
– И что же, ты решила, будто доктор собрался умертвить Анельку холерными пиявками?
– Спаси, Господи!..
– Все это гнусные и несуразные сплетни, – рассудила я. – Доктор действительно проводит какие-то опыты на пиявках, но вряд ли Помоганец правильно понял то, что написано в тетрадках. А откуда разговоры о свалившемся с неба богатстве, тебе известно?
– Ох уж, известно. Голова кругом! Сама не знаю, что говорю, да только все говорят.
– Что говорят?
– То, что трудами праведными не наживешь хоромы каменные. А он и дрожки щегольские парные завел.
– Это Серафима говорит. А ты повторяешь? Как не стыдно! Ты же доктора с детства знаешь.
– Об этом все соседи судачат. Как Зинаиде сказать? Ее сокрушат такие толки.
Черт знает что… Посмотрела я на Наталью и решила помолчать об Анельке. Утро вечера мудренее.
Уснуть я не могла. Думала о докторе. Может быть, его предстоящая женитьба и боязнь потерять наследство спровоцировала Помоганца на ложь? Происхождение докторова богатства доказать не трудно, нашелся дядька-завещатель, счастье доктору привалило, вот и все. А что с холерными пиявками – это выше моего разумения.
Дождь так и не пролился, разрядки не наступило. Молния временами посверкивала, гром гремел, а потом все затихало. Я встала и зачем-то подошла к Анелькиной комнате, постояла под дверью. Тишина. Тут меня застукала старая хрычовка. Требовала сказать, зачем я шляюсь под их дверями, обозвала «душепродавицей». Она была совершенно пьяна.
Завтра, не знаю как, а придется налаживать отношения с Зинаидой и заниматься невесть чем: искать негодяя, который обрюхатил девчонку, и оторвать язык Помоганцу-пакостнику, а лучше – поговорить с доктором. Абсурд какой-то! Интересно, что для Натальи я авторитет. Она чувствует, что не хочу Зинаиде плохого. И правда, не хочу. Но что ж поделать, если она не может быть счастливой…
Я пыталась заснуть, представляя Дмитрия таким, как видела его сегодня, и, надеясь, что увижу во сне. Задремала, но до сновидений дело не дошло, разбудил меня нечеловеческий крик. Я вскочила, трясясь от нервной дрожи, но кругом было тихо, если не считать шума ливня и громыхнувшего грома. Только это был не гром, и присниться такой крик не может. К Зинаиде мы с Натальей ворвались одновременно и чуть не сбили ее с ног.
– Что там, что?.. – лепетала Зинаида. Тут крик повторился, и мы уже втроем ринулись по коридору, где возле открытых дверей к Анельке, не решаясь войти, уже приползла кухонная ветошь.
В комнате был густой сумрак, но, несмотря на это, я хорошо видела хрипящую Анельку со свинцово-серым лицом, запавшими глазами, окаймленными темными кругами, заострившимся носом и разметавшимися по подушке волосами. Во всеобщем плаче и воплях явственно был слышен Анелькин хрип, изо рта ее что-то текло, а нижнюю челюсть перекосило, словно ее свела судорога. Она была по грудь накрыта тяжелой периной. Я подумала: словно гробовой плитой, и вдруг поняла – она умирает, это агония. Слышать и смотреть на это было невозможно. Наталья поддерживала Зинаиду, которая не стояла на ногах, а Серафима навалилась на перину в ногах умирающей и, словно в беспамятстве, производила какие-то страшные механические звуки, похожие на икание, пока внезапно не подняла
Побежала Палашка к квартальному или нет, я не видела, потому что скользнула по коридору к лестнице и вниз, к черному ходу, а, оказавшись в саду, остолбенела: словно кто-то вылил на меня ушат холодной воды. Дождь лил стеной, ушат был безразмерный. Я прошмыгнула вдоль дома, чтобы не увидели из окон, за дровяники, а оттуда, прихватив с веревки чью-то вывешенную сушиться и забытую на дожде юбку, в сад. Ночная рубашка в миг промокла и прилипла к телу, мокрую юбку я натянула через голову на плечи, как пелерину. В переулок протиснулась, отодвинув доску забора, и помчалась к Фонтанке. Я панически боялась квартальных, дворников, даже случайных прохожих, пережитое не способствовало здравому рассуждению, хотя в этот глухой ночной час и непогоду, пока на улицах буйствовал мой союзник дождь, все они сидели под крышей.
Под гром и молнии, под потоками ливня неслась я, будто меня травили собаками. Распущенные мокрые волосы облепили лицо, подол рубахи обхватывал ноги, словно хотел остановить. Я ни секунды не думала о том, куда бегу, но бежала я к Дмитрию, причем коротким путем, не тем, что первый раз. Ничего не видя из-за дождевых струй и ужаса, ориентируясь лишь на Измайловский собор, очень скоро я поняла, что заблудилась.
Я совсем обессилила и двигалась без всякого разумения, но потом пришло второе дыхание, за ним – третье. Я вернулась на набережную и – о чудо! – вскоре оказалась возле Семеновского моста! Я узнала его, потому что перед ним была площадь с полукруглыми домами. Но теперь пугали казармы, я боялась, что меня увидит какой-нибудь караульный, там же, наверное, охраны полно. Дрожа, как осиновый лист, и озираясь по сторонам, я продолжала бежать. «А ведь девчонка отравилась! – внезапно подумала я. – А не помог ли ей доктор?» В глазах у меня все еще стояло перекошенное синее лицо несчастной маленькой Анельки.
Я говорю, что бежала, потому что мне так казалось, а на самом деле я еле тащила ноги, шлепая по грязи. До недавних пор от нервного и физического напряжения я не чуяла холода, а теперь тряслась, как цуцик. Расстояние от Коломны, даже учитывая самый короткий, хорошо известный путь и приличную погоду, преизрядное. Когда я нашла переулок с банями, то не знала, верить своим глазам или нет, это было чудо. За банями тянулись заборы, до которых я прошлый раз не дошла. Левый и больший участок я сочла «садами Целибьева», потому что на противоположном, среди зелени, виднелся дом. Он был построен не по красной линии, но ведь Дмитрий и писал, что расположен дом в саду. Кажется, я плакала, хотя и сама не понимала – слезы это или дождь. С моей одежды стекали потоки воды, и выглядела я так, словно меня постирали в луже. Небо меж тем просветлело, гроза ушла, а дождь стал ленивым. Ощущение времени у меня было потеряно, но, похоже, неумолимо близилось утро. До того как на улице появятся люди, нужно был обрести укрытие.
Я нашла калитку, разумеется, она была заперта. Постучала, сама испугалась своего стука, но никто не открыл. Отправилась в обход. Участок тремя сторонами выходил на разные улочки-переулки и был окружен глухим высоким забором, перелезть через который я не могла. Обогнув весь участок и следуя по непролазной грязи параллельного переулка, я обнаружила, что соседний участок огорожен чем-то шатким и валким, к тому же с прорехами, через одну из которых я и проникла внутрь. Таким же ветхим заборчиком он отделялся от участка, где по моим предположениям жил Дмитрий. В одном месте загородка вообще прогнулась и завалилась.