Нет вестей с небес
Шрифт:
И если шла борьба именно за ее душу, то для чего губили тех, чьи души проходили свои круги противостояния? Но все лишь какая-то мистика и эзотерика, безответная, бесприветная, как натянутое канатной дорогой, булькающее кучевыми облаками небо.
А небо — вообще не небеса. Небо так: скопление газов, магнитных полей, оболочек и влаги. Может, облака — это вовсе не испарения воды? Может, облака — это слезы? И так их много в мире проливается, что носятся они в вышине, застывшие тяжелыми тучами.
Девушка не боялась заходить в штаб, она уже там ночевала, она запрещала себе чувствовать, почти цинично намеренно кривя губы, окидывая убогую обстановку равнодушным остекленевшим взглядом. И все тот же полосатый
И Джейс вовсе забывала, что какие-то люди здесь теряют своих родных и близких. Везде теряют. Что с того? Рыдать по каждому незнакомцу? Хорошо рыдать по чужим бедам, пока свое не обожжет, не вывернет, выскабливая понимание, как застывшую дешевую патоку со стенок глубокого опустевшего чана на разорившейся фабрике.
Вместе с гибелью Лизы Джейс ощутила, что омертвела и некая значительная часть ее самой, точно началась гангрена души. Вроде не смерть еще, но уже посинение, затем почернение, затем заражение и гибель при жизни. Как у Вааса… И слишком много его в мыслях витало. Не иначе, снова предстояло попасться в его ловушку. И Джейс это уже почти забавляло, она разучилась бояться. За кого бояться? За себя что ли, обреченную? А это почти игра, кошки-мышки, она теперь принимала его игру, игру двух мертвых людей. Но вдруг как вынырнула, собрав небольшой рюкзак, обескураженно оглядевшись, поражаясь беспринципности и жесткому сарказму собственных мыслей. Нет!
С ней еще была Дейзи. Нет! Герк жизнерадостно желал выбраться. Но стряхнуть с себя оцепенение, которое опасно расшатывало лед над бездной, помог слабый, но знакомый голос, шедший из сумеречного угла:
— Джейс, это ты? Уезжаете? Подойди, я что скажу…
Там лежал человек, живой человек. Тот самый, раненый ракьят. Она его спасла. Его спасла, а Лизу нет… Все ж есть у этого мира какой-то замысел, но не слишком ли жестокий, чтобы действительно существовать?
Воин подозвал девушку жестом как можно ближе. Незатянувшаяся рана и большая кровопотеря не позволяли ему громко говорить, но он отчаянно стремился что-то донести до своей спасительницы, которая с участием внимательно склонилась над ним. Как оказалось, он пытался утешить хотя бы словом, ведь в смерти делом не помочь, шепча со странной отрешенной улыбкой:
— Смерть — это не конец.
— Надеюсь, — больно сжалось все в груди при одном упоминании этой темы. Нет, лучше бы в этом невыносимом кружении мира так и оставались диссоциированные линии вещей. Но вот снова заставляли выстрадать, вымучить свои думы. Особенно, когда все с той же улыбкой он продолжал:
— Знаешь, все возрождается в этом мире. Убитый медведь возрождается в медвежонке, убитый тигр в тигренке. Все возрождается.
— А человек? — растерянно перебила его девушка, но покачала головой, сознавая, что никогда не сумеет принять эти верования. — Прости, друг, но мы верим, что душа у людей одна, бессмертная.
Воин закивал, загадочно щурясь, только вслед повторил:
— Но ты поверь: жизнь продолжается. Все возрождается, да.
— Выздоравливай! Ты будешь жить! — улыбнулась ему на прощание девушка. И на душе все-таки потеплело. Отчего-то она была полностью уверена в своих словах: раненый будет жить. Так же уверена, как в тот день, когда они небольшим отрядом взяли причал и «Ржавый двор». Если бы не Цитра, которая старательно и методично растаптывала уверенность… Цитра… Что за создание. Если бы не Цитра, ей бы помогали воины, она бы намного быстрее сумела найти Лизу и Дейзи. Наверное. Но об упущенном сожалеть — только вновь переворачивать песочные часы, задыхаясь в старых воспоминаниях. Но все-таки Цитра с ее наглой самоуверенностью,
Ощущение гангрены души словно растворилось. Жизнь и правда продолжалась.
Еще столько борьбы предстояло, чтобы выбраться. А что потом… Никто не ведает, что в следующий миг, так что стоило просто жить здесь и сейчас. Не радоваться, но хотя бы не искать гибели.
Вскоре джип Герка покинул аванпост Доки Валсы, унося от места страшной трагедии. И слишком много роковых мест отмечалось на карте…
В ушах только стучала методично кровь и колыхался ветер. Слов Джейс отчего-то все равно не различала. Может, никто и ничего не говорил, ехали долго, где-то полдня, куда-то на юго-восток, минуя деревню Аманаки.
От раздумий отвлек внезапный гул и скрежет мотора…
Комментарий к 105. То ли выбор, то ли рок Дальше обещаю экшн. Когда у автора будут силы его писать.
Вообще уже относительно написанного... не так много осталось. Автор прекрасно видит конец произведения, так что то, что “в процессе” будет “закончено”.
Только не молчите, а то у меня начинается паника, что я делаю что-то не так...
====== 106. Выше всех крестов ======
Трава выше всех крестов
Здесь трава выше всех крестов
И сильнее всех слов. Сильнее слов…
Ветер завывал стремительными тревожными порывами среди деревьев. Пальмы гулко стучали сухими жесткими листьями, тихо, печально шелестели ветви других деревьев. Лес наполнялся звуками, шорохами. Вокруг не маячило ни единого жилища, ни единого костра среди глухой центральной южной части северного острова, практически не освоенной из-за гористого ландшафта, изобилующего пещерами и узкими горными тропками. Только в повисшей густой тишине гудел ветер, переговаривались птицы, едва справляясь взмахами крыльев с новыми и новыми порывами, которые нещадно засыпали со всех сторон глаза и нос пылью.
На остров явно надвигался шторм, медленно, но неотвратимо. И хорошо, если просто шторм, а не какой-нибудь ураган со смерчем, что смел бы все под корень.
Все смыть, все порушить и с гибельным восторгом смотреть прямо в глаза урагана в свой последний миг, упиваясь всем буйством непогоды, точно концом света. Какая-то часть души только этого и желала, но здравый смысл заставлял подумать и о людях, которые хотели жить, несмотря на потери, на горести. О людях, которые пытались восстановить разрушенные дома, склеить из черепков расколотые жизни. И Джейс решительно не понимала, как им это удавалось, если удавалось. У нее в ворохе спутанных мыслей только ветер завывал свою печальную мелодию, и ни чувств не осталось, ни движения. Еще эти предчувствия, знаки… Она устала от всей этой жизненной мистики, которая словно подсказывала ей что-то. Только не имеют смысла предвестники для бессильных. Жалок человек, жалок… Его любой ветер унесет, а лететь на его крыльях не умеет, прикованный к земле цепями тела. И только вихрь сквозил на взгорье, не осталось иных звуков, да впереди маячил старинной громадой старый железнодорожный ржавый мост, ставший давно по ветхости и древности автомобильным на неопределенном исходе своего века. Бурые, испещренные коростой, его ребра утыкались в серый небосвод, припавший тучами к краю леса, распахнувшего свои негостеприимные врата по ту сторону неширокой реки. Но автомобилю было не суждено пересечь этот мост, джип несколько раз рванулся судорожно вперед, точно раненый конь, вздрагивающий ногами при поломанном позвоночнике. И затих.