Нет вестей с небес

Сумеречный_Эльф

Джейс сжимала ожесточенно зубы, уже будто не жалея о том поединке в гроте: «Каждый из нас боится безотчетно угрозы ядерной войны. Раньше, когда у людей была вера, они боялись Страшного Суда, теперь для нас это слилось почти воедино. Но только страшнее не ядерная война, но это вряд ли кто-то поймет. Страшны именно такие конфликты, локальные, они никуда не уходят по миру, вспыхивают то там, то здесь. Ради чьей-то наживы… И уносят жизни тысяч людей. Их часто не желают видеть, освещать. И их не боятся, пока самих не касается. А когда касается, нет времени поражаться своей глупости и циничности мира закрытых глаз».

Нет,

не жалея, все верно — выстрел, прямо в цель, вот только… Зеленый камень, который она не побоялась повесить себе на шею, заставлял сердце ныть щемящей тревогой. Она даже представить не могла, что произошло на самом деле. Убит ли он вообще? Что, если бой проигран, пираты сбежали в форт, а ее снова пощадили? Но если даже так, если он ушел, оставив свой амулет, забрав ее, не значило ли это, что он ее, наконец, отпустил?

Твоя любовь, как лабиринт:

Мрачный огонь, кровавое золото.

Мне больно, когда говоришь,

Когда ты молчишь — мне страшно и холодно.

Если так, то Джейс пообещала себе, что больше не посмеет взять в руки оружье, ее война закончилась. Однако не противостояние воинов ракьят. Но у них теперь появилась надежда. Наверное, змей-великан убит… Да, Ваас мертв.

У ракьят появилась надежда на возрождение. А у Джейс точно отняли эту надежду, вернее, она принесла в жертву свою эгоистическую надежду ради всех этих людей. И не жалела, но все же делалось горько, хоть в лицо и ударяла свобода, точно она наконец избавилась от черной тени Танатоса, проклятья, которое протаптывало за ней кровавую тропу.

Но она знала, что больше никогда не услышит его голос, не почувствует ударов его сердца. И от этого какая-то часть сознания бессильно сожалела. Разве только другого цвета камень на шее и внезапная потеря сознания могли внести сомнения. Тело главаря тоже нигде не обнаружилось. Только свежая кровь на каменном полу… Что все это могло значить?

Джейс дошла до реки, у разрушенной пристани обнаружила лодку. Идти по территории, где водилось немало леопардов, до перешейка, она не решалась, транспорт тоже не попадался, так что она спустила на воду единственное найденное деревянное средство передвижения и пересекла залив, что кишел акулами, оставляя по левую руку безмолвный остров с аванпостов «Сиротский приют».

Обреченно скользит одинокая лодка

сквозь холодные воды бесконечной печали…

Вода плескалась о борта, весла противились воле слабого течения. Женщина глядела прямо перед собой и в персиковое вечернее небо, спокойное, налитое медовыми сумерками, будто не предвещалось в эту ночь битвы солнца со змеем, будто змея не стало. И никогда еще Джейс не ощущала такого спокойного и невыразимого одиночества. В душе слетали с петель двери, сквозь них беспрепятственно пролетали слабые порывы ветра и ненужные мысли, хаотичные воспоминания. И нет бы о друзьях, но все о нем, будто равная утрата. Но… Равная. Почему? Ведь враг. А с врагами все просто: их надо убивать. Но если бы не рассказал, если бы не поняла… Равная, даже если собственной рукой убила. Она просто опоздала на тысячу лет, он просто не нашел дороги к ней. И небо отражалось в воде, отчего все вокруг наливалось багрянцем, зеркальный мир окутывал тенями.

Видимо, чтоб стать светлее и чище,

Нам нужно пройти по горящим углям.

Тишина отвечала

лишь редкой рябью и разноцветными трелями беспокойных птиц. Лодка пристала к берегу, женщина ступила вновь в мир лесов и неведомых чащ. Без карты, только с ножом. Она направлялась к деревне Аманаки, просто больше некуда оказалось. Герка она не видела со дня их разговора в Бедтауне, он не пошел с ней, может, ушел вообще с острова, может, еще ждал, но после смерти Дейзи они как-то не желали знать друг друга. Может, оно и к лучшему, после всего, что пережили, не служить друг другу вечным упреком.

Дорога терялась в зарослях, деревня оставалась вроде на севере, может, чуть дальше к северо-востоку. Но Джейс добиралась до нее три дня. И за все это время она не встретила ни единого человека, ни пирата, ни местного. Точно мир и правда опустел, обезлюдел. За это время почти ни о чем не думала, ни о ком, как первый человек, который не обрел слова, только о насущном, будто дремала наяву в оковах бесконечной усталости.

Она проходила и мимо холма с крестом, рядом с которым вечным напоминанием живым маячило сухое дерево, воздевая вверх бледные ветви. Но возле корней странно теплилась новая ветвь, новый живой отросток.

— Дерево, почему ты цветешь? Мертвое, — прошептала с отрешенным удивлением она. Но крест оставался за спиной, и все за спиной, как два крыла, что отмылись от копоти.

Три дня пути питалась неизвестными плодами, полагаясь только на случай, что они не ядовитые, спала на развилках деревьев, точно леопард. Один раз возле реки видела змею, которая пила воду. Странница не реагировала, не боялась, застыла и ждала, когда рептилия уползет, поэтому змея на нее тоже не реагировала, не ощущая запах страха. Пила, точно безобидный уж. Джейс нередко подкармливала ужей молоком, хотя террариума в зоопарке у них не было, поэтому она с трудом разбиралась в тропических змеях.

Под вечер третьего дня, миновав бамбуковую рощу, она достигла деревни, из которой доносился непривычный шум, гомон, местные не скупились, развесив между домов гирлянды из самодельно раскрашенных разноцветных лампочек, даже музыка играла, звенели колокольчики, а в воздухе витал аромат цитрусовых и специй. Люди отмечали, громко, не скрываясь, без страха.

Джейс приближалась, и с каждым шагом тревога ее нарастала, она догадывалась, что они отмечали, желала услышать это и одновременно не хотела бы никогда узнавать эту новость.

А женщины плели венки из ярких цветов, мужчины не боялись салютовать несколькими выстрелами. И на разные голоса передавали друг другу радостную весть.

— Северный остров освобожден от тирана!

— Что… Что здесь отмечают? — несмело остановилась измученная странница возле железного забора, ее тут же встретили часовые, будто не узнали или не было у них времени узнавать, но перебивая друг друга, захлебываясь в широких улыбках, поведали ей о причине торжества:

— Ваас мертв!

— Мертв? .. — будто окостенев, с трудом шевельнулись ее губы, пока ее, как дорогого гостя, дружелюбно усадили к костру, приглашая на общее пиршество. Но она не могла есть, усталость ощущалась как нечто отдельное от нее, да и тело как что-то лишнее. Просто символ, опознавательный знак. Джейс держала плошку с острой праздничной похлебкой и невидяще рассматривала пляску костра.