Нетопырь
Шрифт:
И которая так безумно похожа на Элли…
И случайно ли, случайно ли то, что, увидев Элли впервые, он вспомнил о вампирах?..
Чем же кончилась их история?
Он не помнил! Не помнил!!.
И любила ли его баронесса?..
Иногда ему казалось, что да…странной, жестокой, извращенной любовью, так походившей на его собственные чувства…смесью ненависти, восхищения, боли и отчаянной привязанности.
Быть может, убив Хозяйку, он освободил ее душу от проклятья вечного заточения в хищной оболочке, и она вернулась?..
Лайнелл, не сходи
И чудес не бывает. Бывают психические расстройства на почве несчастной любви.
Браво. Вот он уже сам себе поставил диагноз…
Служитель музея, ведущий группу по лабиринтам комнат и переходов, вывел туристов в длинный коридор, стены которого покрывал алый шелк теплого и густого цвета, насыщенного, как кровь.
Здесь висели портреты.
Фамильная галерея.
— …бароны искали местные таланты и оказывали им покровительство…
Туристы разбрелись по помещению, лениво разглядывая — или делая вид, что разглядывая — приглянувшиеся портреты. Вежливый вялый интерес, не более того.
Но Фоулн знал, какую картину он ищет. Он искал, и надеялся, что не найдет…
Нашел.
Он застыл, потрясенный.
Самим фактом находки и сходством.
Боже мой, Элли… Повзрослевшая Элли.
Она!
Это уже не мистика, не сон, не призрачные грезы.
Это — портрет XIV века.
Ладно. И что это означает? Что он — воплощение Влада Радлоша?.. Хорошо, пусть так, допустим. Ну и что? Означает ли это, что Элли?..
Их встреча — судьба? Его поездка — знак свыше?..
Как понимать?..
Он пытливо смотрел на молодую женщину на портрете, словно требовал у нее ответа: через века, через жизни…
Квадратный высокий воротник за плечами, кружевной, тонкий и упругий, оттенял изящество гибкой шеи. И как задорно вскинула баронесса голову, сколько детского озорства и теплоты в шаловливых серых глазах…
Но — только в глазах.
Остальное — дворянское достоинство.
Мягкие волосы — он помнил, какие они роскошные! — убраны в строгую прическу, увитую холодом жемчуга, окаменевшим неистовством моря. Квадратный шелковый лиф и обнаженные плечи, манящие в своем недоступном великолепии, в своей безукоризненной чистоте.
Как слепящие алмазы на корсете.
Сама — драгоценность, влекущая и запретная.
В руках небрежно держит голубой веер.
Элли…
Нет, не Элли.
Не женщина из снов.
Не она.
В Элли и в баронессе — Лайнелл, глядя на эту картину, ощутил вдруг эту истину всем существом своим и похолодел — в них не было ничего человеческого. Холод. Бесспорное очаровывание.
Именно.
Очаровывание.
Здесь — очарование.
Нежное и игривое. Теплота.
Нужно было увидеть первоисточник, чтобы осознать разницу.
Живую баронессу.
Или портрет, написанный при
Быть может, Влад Радлош видел эту картину — и не мог простить баронессе измену этой теплоте в ее серых глазах…
Сможет ли теперь простить Лайнелл Фоулн ее отсутствие Элли?..
Последняя мысль заставила учителя застыть. Не думает же он, что…
ЭЛИЗАБЭТ?..
— Позвольте… — позвал Лайнелл старичка-хранителя. И спросил вовсе не то, что хотел: — Не скажете, каким годом датируется эта картина?
— Портрет Елизаветы Попрушнек?
ЕЛИЗАВЕТЫ?..
— Написан в 1329 году.
— XIV век?
— Точно так. — И вдруг лукавая улыбка пробилась на губы старичка. — А вы верно заметили ее портрет. Пожалуй, ею единственной стоит заинтересоваться из всей ее родни. Нет, были в роду и другие интересные судьбы, но история Елизаветы самая, можно сказать, фантастичная… С нею, с Елизаветой, связано старинное предание. Именно ее называли Хозяйкой Попрушнеков. Источники характеризуют ее по-разному. Кто-то описывает ее истинной стервой — простите, сударь, за такую тривиальность, — а некоторые называли ее истинной хранительницей и защитницей рода…
— Что за предание? — лишь со второй попытки сумел выговорить Лайнелл.
— Изволите ли видеть, она была вампиром. «Не мертвой».
— Вы сами верите в эту…в этот бред?.. — чужим голосом вытолкнул из себя Фоулн.
— Понимаю ваш сарказм, — покачал головой ученый. — И я сам, надо заметить, разделял его, пока не увидел других картин, написанных с этой женщины уже в XVI и XVII веках… Здесь жаль бедняжку…особенно если сравнивать с теми полотнами.
— Я понимаю, о чем вы, — неожиданно вырвалось у молодого человека.
Воспоминание было неожиданным и необычным.
Золотое солнце низко стелет косые лучи по земле, шевелятся вечерние черные тени от разноцветных флагов, реющих в глубоком закатном небе. Восторженный рев трибун — и огромные, восхищенные, серые глаза юной девочки, приподнявшейся ему навстречу. Распущенные волосы, только лишь под призрачным вздохом фаты из-под тонкого обруча — по плечам в сером тонком шелке.
Королева турнира.
Венчает победителя.
— Кто вы, благородный рыцарь?..
Так и в наши дни лепечут школьницы на своих кумиров…
И — резко — золото алтарных свечей.
Где? Когда? С кем?..
Сумрак…
— Нет под Богом причины, моя дорогая Лизетт, по которой я брошу тебя в беде. Душа моя не будет знать покоя…
Откуда?.. Что это за образы?..
Знал ли их Влад?..
— Ее так и не смогли уничтожить, — продолжал смотритель. — Неизвестно, почему охотник, которому удалось найти ее убежище и подкрасться к ней на закате, во время ее сна, предпочел не убивать, а усыпить баронессу, заклятьем продлив ее сон. Так она до сих пор и спит в склепе замка, вот уже двести лет…можете себе представить, сударь?..