Нетопырь
Шрифт:
Неужели чудо навсегда ушло из моей жизни, и будет только это: окно, свеча, книги на полках — и муж? И эти стены?..
Ночь…
Сущность ночи — свобода. День скучен и душен…
Дайте мне глоток ночного ветра!
Карл…
Рычание ночной рыси в глухо рокочущем лесу: тишина плеснула его прямо мне в лицо потоком ветра…глоток…из-под темных сводов, хранящих запретную непосвященным жизнь…
Дайте мне глоток чуда!
Карл…
Звезда слезой свечи скользнула по небосклону — в чьи ладони упала она? Ночной феи?.. Русалки с фиалковыми глазами,
Дайте мне глоток свободы!
Карл…
Как расколоть ткань этой реальности, этой предсказуемой яви, где все изо дня в день и из века в век так серо и пыльно, где секунды и часы безлики, как тусклые зеркала — кто придумал так издеваться над ждущим жизни сердцем, запирая его в шкатулку этих обыденных вех?.. Детство, замужество, дети… Старость и смерть… И чем они заполнены, эти вехи?!. Сердце, почему этот мир наполняет тебя таким отчаянием? Почему лишь в детстве и юности мы можем мечтать, почему зрелость, как инквизитор, разрушает все, ради чего мы жили, и говорит, что все — сон и мечта?!. А реальность — вот это: серые стены, пол и потолок — и все?!. Все? Все?!.
Нет, о боже, нет.
Нет выхода…
КАРЛ!!!
…Мне двадцать семь лет, о боже… Впервые серьезно столкнулись уже остывшая голова с ее проклятущим реальным взглядом на жизнь — с пылающим всеми страстями молодости сердцем. Как сжигает его пылающий уголь синий, стиснувший огонь лед!.. И как это больно, о боже…
О боже…
Я не дам угаснуть своему сердцу!
Карл…помоги мне.
Дай мне ветер.
Дай мне чудо.
Дай мне свободу.
Муж зовет. Ему не нравится, что я так пишу, сидя на подоконнике, вся в лучах луны.
И зачем я распустила волосы, если еще не отхожу ко сну?.. Кого я хочу привлечь блеском их прядей?..
И он еще спрашивает?..
Я встала и легла в постель.
Отвернувшись от него.
Ночь была тиха…
Констан не спал, я тоже…
Внезапно навалилась тяжелая, как одеяло, теплая сонливость, веки потяжелели, и я чуть было не заснула, как вдруг это странное „одеяло“ сдернули с меня!
Я вскочила на постели.
Констан спал.
А рядом стоял Карл!
Он раскрыл объятья, и я упала ему на грудь.
Я спасена…
Брат осторожно отвел с моего лица рассыпавшиеся волосы — и меня всю пронзил внутренний трепет от мягкости его рук, от сознания его близости…
И губы наши на секунду соприкоснулись в легчайшем, как вздох, поцелуе — и мы оба, испугавшись сами своего порыва, отстранились одновременно.
И спрятали глаза…
Волосы Карла светлым воздушным потоком струились по плечам в черном бархате, и в них вспыхивали звездные искры. А я, верно, была похожа на призрак в светящейся в лунных лучах ночной сорочке, сквозь шелк которой прекрасно проступали очертания моего тела… И капризным сном о несбыточном мерцали вокруг моего лица мои светлые волосы, смехом ночных духов рассыпаясь по плечам…
Я знала, что я
— Ты прекрасна… — вздохнул он. И, взяв мое лицо в свои ладони, нежно поцеловал мои глаза. — Фрэнсис сказал, в чем моя ошибка, Лизонька. До конца ее теперь уже не исправить, но то, что еще можно изменить — мы изменим. Иди ко мне.
— Наш отец…
Его лицо омрачилось.
И прекрасный вампир хмуро посмотрел на спящего Констана.
— Лишь ради тебя я сохраню его жизнь, сестра.
Это — последняя моя ночь на этой земле, которую я проведу, как человек. Карл сейчас сидит рядом и, улыбаясь, смотрит, как я пишу эти строки… Я так слаба, но в моем теле удивительная, поющая легкость… А улыбка брата придает мне сил…
Прощаясь, он наклонился, чтобы поцеловать меня в висок.
— Мне всегда нравилось, как ты пишешь, — нежно шепнул он, исчезая в лунных лучах и тенях ночи…
Рассвет… Я так и задремала за столом.
Небо светлеет за распахнутым окном, и в комнату льется прохладный воздух… Краски нежны, как последняя сонная греза, прохладные тени скользят вниз по деревьям, а сверху льется мягкий золотой свет. На мой стол упал первый луч…
Как это красиво… Головокружительно красиво. Звуки набирают силу, еще юные и чистые, наполненные смыслом. Каждый звучит.
Мой взгляд остановился на ручном зеркале, забытом на столе, таком ясном в своей серебряной оправе…и я стала рассматривать свое отражение в синих рассветных тенях. Я должна с ним попрощаться.
С чем прощаться?.. С видом этого исхудалого лица, больше похожего на череп?.. Как нос заострился…и волосы вокруг торчат какой-то разлохмаченной грудой, как пересушенная копна сена…глаза в коричневых кругах…о ужас.
Сил нет никаких на бурные эмоции. Все равно…все равно. Красота вернется, но я-то себя уже не увижу…как глупо и грустно. И все равно.
Провела языком по пересохшим губам. Они истончились и словно присохли к зубам, я почувствовала на них крупинки соли…как странно. Их цвет омерзителен: фиолетовый в зелень, как у трупа.
Мои руки тоже страшно исхудали. Что удивительного? Почему я не смогла добраться до постели?.. У меня не хватило сил подняться на ноги. Так вот просто.
Констан застанет меня здесь. И пусть. Все равно.
Я виновата перед ним. Я виновата перед своими детьми. Я кругом виновата: теперь, глядя на первый луч солнца, я это понимаю.
И ничего уже не исправить.
Мне остается только писать. Возможно, это последние мои человеческие мысли, которые мне дано выразить на этой земле. Они просты.
Я дура. Я законченная дура.
За мечты надо расплачиваться. За детские мечты надо расплачиваться втройне.
Боже мой, в каждом из нас живет ребенок, каждый, кто еще не разучился мечтать, любить и надеяться, в лучшие свои минуты может повстречаться со своим детством. Оно живет в каждом из нас, кто еще человек, глубоко, но живет…