Неуловимая коллекция
Шрифт:
– Мальки!
– раздался за спиной шепот.
– Ходи сюда!
Мы обернулись - никого. То есть люди на платформе были, но никто к нам не обращался.
– Сюда, сюда, - послышалось снова, и из-за табачной палатки замахала чья-то рука.
Мы подошли - настороженно, готовые в любую секунду бросить лыжи и дать деру.
Это был Гоша. Он прятался.
– Мальки, - зашептал он трагически, - батю вашего менты повязали.
– Фиг с ним, - беспечно отозвался Алешка, позабыв о конспирации.
Но
– Сам видел, в натуре. Токо подвез, они и навалились. Я-то оторвался, а его так под гипнозом и увезли.
– И с сочувствием посмотрел на нас.
– Кто-то его ментам сдал.
– С чего ты взял?
– с невольным испугом спросил я.
– У меня на ментов нюх. Даже на переодетых. Я их за сто километров чую.
– Гоша говорил и все время вертел головой. Наверное, переодетых ментов в толпе высматривал.
– Видал я в поселке одного подозрительного. Все бродил, высматривал, выспрашивал… И к вам на дачу заходил.
– Да мало ли кто к нам заходил, - «подогрел» я Гошу - что-то меня в его словах заинтересовало.
– Не, в натуре, вылитый мент переодетый. Пальтишко такое на нем неказистое. И главное - авоська с пустыми бутылками. Для отвода глаз.
Слышал бы его сейчас наш папочка. Надо будет у него спросить: он, когда на задании, авоську с бутылками таскает для маскировки?
– А может, он просто бутылки по домам собирает?
– предположил Алешка.
– Мент?
– обалдел Гоша.
– Бутылки? Ты что гонишь, в натуре?
Совсем он нас запутал своей логикой. Но что-то в его словах есть. Только я никак не мог понять - что именно? Сидит что-то в памяти, как маленькая заноза - и не разглядишь ее, и не выдернешь.
Подошла наша электричка. Она была почти пустая, и нам удалось сесть у окошка. Что-то прохрипел динамик, зашипели то ли двери, то ли отпускаемые тормоза, и мы прильнули к стеклу. Электричка тронулась.
Гоша помахал нам и, все так же озираясь, побрел по платформе. У следующего табачного киоска его остановили два патрульных милиционера, что-то сказали, и дальше они пошли уже втроем. Как три неразлучных друга: Гоша - в центре, а непереодетая милиция - по бокам. Не учуял ее Гоша за сто километров.
– И чего они все воруют и воруют?… - с недоумением спросил меня Алешка.
– Жили бы спокойно.
Что тут ответишь?
– Они по натуре такие. Типа того.
– Елка сыпаться начала, - сказала мама, отворив нам дверь.
– Мне уже пылесосить иголки надоело. Мойте руки, ужинайте и разбирайте елку.
Руки мыть мы не стали, а поужинали с удовольствием, надеясь, что про елку, глядя на наш аппетит, мама забудет. Но она не забыла, опять напомнила.
Мы заныли. И ныли до тех пор, пока мама не напомнила нам кое о чем:
– Забыли, что вам
Деваться некуда. Маму, мы знали по опыту, лучше иметь союзником, чем противником.
Я слазил на антресоли, достал коробку для игрушек, и мы стали разбирать елку. Я снимал украшения, а Лешка укладывал их в коробку.
Не люблю я это занятие. Оно грустное и какое-то нехорошее. Срубили елочку, привезли из родного леса в город, нарядили и украсили. Столько радости она принесла в дом. А мы ее за это выбрасываем на помойку, навсегда. Что-то в этом есть очень неправильное.
К тому же разбор елки означает конец каникул. Конец длинного, самого сказочного праздника. Никакой Женский день с ним не сравнится. Разве что день рождения. Но в день рождения ты один получаешь подарки, и как-то неловко перед остальными. А в Новый год подарки получают все. И все им радуются. А от этого и самому веселей.
Наконец мы сняли все игрушки, дождь, мишуру и бусы и отправили коробку на антресоли до следующего Нового года. Теперь предстояло самое неприятное - вынести елку во двор. Но тут мама нас выручила.
– Папа вынесет, - сказала она, - когда приедет. Поздно уже. Я вас и так все каникулы почти не видела. Соскучилась.
– И доказала это очень просто: - Берите пылесос и начинайте уборку, вся квартира в иголках.
Ничего себе - соскучилась.
– Я пылесос достаю, - поспешил Алешка, - а ты пылесосишь.
Но тут пришел папа.
– Отроки дома?
– спросил он с порога.
– Дома, - ответила мама. И немного солгала: - Посуду помыли, елку разобрали, пылесосить сейчас будут.
– Это не поможет, - заметил папа, переобуваясь.
– Даже если они за хлебом сходили.
Он вошел в комнату и грозно вопросил:
– Ну?
– Здравствуйте, папенька, - учтиво произнес Алешка фразу из какого-то сериала о старинной жизни.
– Как почивали?
– Он издевается?
– Папа повернулся к маме.
– Он что, намекает, что я на работе сплю, да?
– Не выдумывай, - сказала мама.
– Лучше елку вынеси.
– А раньше ты не могла сказать? Когда я еще не разделся и не переобулся?
Мама ловко переключила его гнев на себя.
– А что это ты так со мной разговариваешь?
– Она сделала вид, что обиделась.
– Когда ты за мной ухаживал и уговаривал стать твоей женой…
Алешка включил пылесос - дальше слушать не было смысла. Мы этот мамин монолог наизусть знаем. Вплоть до бухгалтера и моряка дальнего плавания. И папа тоже. Поэтому он быстренько вытащил елку в прихожую, быстренько оделся и быстренько хлопнул дверью. Мама подмигнула нам и улыбнулась:
– За это будете всю неделю мыть посуду. И всю четверть носить из школы одни пятерки.