Неупокоенные

Коннолли Джон

— Мы устроим с ним встречу, после чего его возьмут копы, — сказал я. — По закону штата о защите от посягательств, если вы подвергаетесь запугиванию или вам три раза или более противостояло одно и то же лицо, в дело имеет право вмешаться полиция. Я считаю, инцидент с окном под эту категорию тоже подпадает. Да еще я видел, как он шпионит за вами на Лонгфелло-сквер, что тоже можно привести в качестве аргумента. И того, и этого должно оказаться достаточно, чтобы за нас вступился закон.

— То есть мне придется обратиться в суд? — спросила она.

— Утром первым делом подайте заявление о домогательстве. В любом случае оно подается до регистрации жалобы в суде. Тогда мы сможем обратиться в окружной суд, чтобы нам там выдали временный

ордер на экстренную защиту, после того как ваша жалоба зарегистрирована. Я кое с кем об этом уже переговорил, завтра к вечеру все для вас будет готово. — Я дал ей координаты О’Рурка. — Будут назначены день и время слушаний, а содержимое жалобы вместе с повесткой в суд вручено Меррику. Это могу сделать я или, если вы предпочитаете, это может сделать служба шерифа. Если Меррик приблизится к вам после того как выдан ордер, это будет квалифицировано как преступление класса «Д» с наказанием до года тюрьмы и максимальным штрафом в тысячу долларов. Три прецедента нарушения, и наказание уже пять лет.

— Все равно как-то недостаточно, — усомнилась она. — А нельзя просто взять его и устранить, сразу?

— Тут вопрос деликатный, — пояснил я. — Понятно, он перешел грань, но этого все же недостаточно для присуждения срока. Мне так кажется, последнее, чего он хочет, это рискнуть снова оказаться в тюрьме. Человек он опасный, но у него были целые годы на то, чтобы поразмыслить о своей дочери. Это он ее проглядел, но возложить вину и отыграться хочет на ком-то другом. И начать, возможно, решил с вашего отца, потому что до него дошли слухи и он, вероятно, прикидывает, а не могло ли что-то подобное случиться и с его девочкой, пока она была на его попечении.

— А поскольку моего отца в пределах досягаемости нет, он решил взяться на меня, — подытожила Ребекка со вздохом. — Ладно. А мне, когда его арестуют, надо быть рядом?

— Не обязательно. Хотя потом с вами, возможно, захочет поговорить полиция. Джеки на всякий случай будет находиться рядом с вами.

— На случай, если все пойдет не так, как вы спланировали?

— Просто на всякий случай, — повторил я без привязки к чему-либо. Я чувствовал, что подвожу ее, но поделать больше было нечего. Да, действительно, я мог договориться с Джеки Гарнером и братьями Фульчи, чтобы они изметелили Меррика в хлам, но это бы значило опуститься до его уровня. А теперь, после разговора с О’Рурком, было и еще кое-что, что не давало мне использовать против Фрэнка Меррика силу.

Неким странным образом я испытывал к нему жалость.

Глава 11

Та ночь оказалась щедрой на звонки и вызовы. Быть может, этого Меррик всю дорогу и добивался. Именно поэтому свое присутствие у дома Ребекки он обозначил так явственно, что оставил на окне потеки крови и напустил меня на Джерри Лежера. Были и другие происшествия, о которых я тогда не знал. Накануне перед окнами конторы Элвина Старка, бывшего адвоката Ребекки, за ночь оказались пучком вывешены четыре дохлых вороны. Той же ночью кто-то вломился в «Мидлейк центр». Все вещи были целы, но неизвестный с неторопливой обстоятельностью пошарился в делах, и далеко не сразу удалось заново все систематизировать и установить, что же именно из них пропало. Бывший терапевт Клэя доктор Коссюр, проезжая по мосту, оказался притерт к обочине человеком, внешность которого по описанию сходилась с Мерриком. Поджав машину врача к бордюру, человек опустил окошко своего красного «Форда» и спросил, нравятся ли ему птицы и знает ли он, что его покойный соратник и друг, доктор Дэниел Клэй, якшался с педофилами и всякими извращенцами.

Фрэнку было все равно, причастны эти люди или нет. Он хотел лишь посеять сомнение и страх. Ему хотелось пугающе всовываться в людские жизни и высовываться из них, пожиная молву и полуправду, понимая, что такой компактный город, как Портленд, достаточно скоро забурлит

слухами и люди, на которых он охотится, вскоре зажужжат, как пчелы в потревоженном улье, грозящем вот-вот опрокинуться. Меррик полагал, что у него все под контролем, а с тем, что нет, он управится, — но он заблуждался. Им манипулировали точно так же, как и мной, а браздами на самом деле не владел никто, даже таинственный клиент Элдрича.

И вскоре начали гибнуть люди.

Джоэл Хармон обитал в большом доме при съезде с Бэйшор-драйв в Фалмуте; здесь были свой отдельный причал и швартовка для белой красавицы-яхты. Портленд в свое время звался Фалмутом — с конца семнадцатого века, когда пламенный баск Сен-Кастен, встав во главе местных индейцев, в ряде столкновений одолел английских колонистов и в результате пожег город, — до конца века восемнадцатого, когда все вернулось на круги своя. Теперь часть города, носившая старое название, являлась одним из наиболее зажиточных пригородов Портленда, а также центром лодочного спорта. Портлендский яхт-клуб, один из старейших в стране, размещался у Фалмута на носу, под прикрытием длинного узкого Клэпборд-айленда — острова, состоящего фактически из двух частных владений, возникших на исходе девятнадцатого века, когда железнодорожный магнат Генри Хьюстон возвел здесь себе летний особняк в десять тысяч квадратных футов — «коттедж», как он скромно его поименовал, внеся таким образом лепту в превратность представления об этом слове для данной части света.

Дом Хармона возвышался на рельефном выступе, откуда вниз к самой воде плавно спускалась зеленая лужайка. Для уединенности владение по бокам окружали две стены, а в саду по четкому ранжиру распределялись ухоженные клумбы. Джун сказала, что Хармон — фанатичный возделыватель роз, помешанный на скрещиваниях, и земля в саду постоянно контролируется и холится в угоду этому его помешательству. Говорят, здесь на клумбах есть такие розы, которых ни у кого больше нет, а Хармон, в отличие от людей своего круга, не видит причины своими находками делиться. Эти розы на радость и в удовольствие исключительно ему, а не кому-нибудь другому.

Вечер выдался необычайно мягким — уловка предзимья с целью обмануть легковеров чувством мнимой безмятежности. Пока мы с Джун стояли среди прочих гостей в саду за предобеденными напитками, я понемногу вбирал в себя дом Хармона, его яхту, его розы и жену, которая, пока супруг уделял внимание гостям помаститей, встречала вновь прибывших и здоровалась с ними. Ей было за шестьдесят, то есть примерно столько же, сколько и мужу. Седина волос аккуратно перемежалась крашеными блондинистыми прядями. Вблизи кожа у этой женщины смотрелась как отлитая из пластмассы. Растянуть ее во что-то близкое к мимике было затруднительно, но хирург при операции это явно учел и рот сваял в постоянную полуулыбку, так что на какой-нибудь рассказ о том, как топят котяток и щеняток, она бы все равно реагировала непонятно веселым видом. В ней все еще были заметны следы былой красоты, за сохранность которой она, впрочем, цеплялась с таким мрачным упорством, что сводила ее тем самым на нет. Глаза были остекленело пусты, а разменные фразы не могли, пожалуй, составить конкуренцию и случайному школьнику, который на ее фоне блистал бы, как Оскар Уайльд.

Муж, в противоположность, смотрелся идеальным хозяином, одетым неформально и в то же время дорого в нежно-синий кардиган и серые брюки; дополнительный оттенок отточенной экстравагантности придавал красный шарф. В непосредственной близости от хозяина, пока тот раздавал рукопожатия и смешливо-приветственные фразы, вид затмевала отпадная девица азиатской внешности, обольстительно красивая и с фигурой, от которой мужские челюсти дружно отпадали с непроизвольным щелчком. По словам Джун, это нынешняя лира Хармона, официально, впрочем, его личный секретарь. У него была давняя привычка подбирать молодых женщин, ослеплять их своей роскошью, а затем бросать, едва на горизонте появится новый объект.