NeuroSoul Том 2
Шрифт:
Глава 2. Тела
— Вам необычайно повезло, — молоденькая медсестра наложила Дэвиду больше десяти швов, ровно по длине раны, тянувшейся от локтя до запястья, — Осколок разрезал мышцы прямо вдоль, не доходя до кости. Надо же… не задето ни одного большого нерва. Сухожилия тоже целы. В моей практике такое встречается не часто. Да вы просто счастливчик.
Странная, однако, у него удача. Любой другой везунчик на его месте отклонил бы эту раскаленную пластину одним только взглядом, она вонзилась бы рядом, буквально в нескольких миллиметрах от кончика носа и угрожающе шипела, но не причинила бы никакого вреда. Вот настоящая
Наверное, Дэвид ощущал бы отвращение гораздо сильнее, если хотя бы немного чувствовал рану. Но он не чувствовал. И вовсе не из-за того, что главные нервы не были повреждены, и сухожилия целы. Полет Миражей заморозил его нервы, и Дэвид удивлялся, как еще может двигать рукой, если ничего не чувствует. Скорее всего, ему уже не попасть по цели, если вдруг придется стрелять.
«Даже хорошо, что моя правая рука повреждена, — внезапно подумал Дэвид. — Это очень уважительная причина, почему я не могу ею пользоваться. Это точно. Лишь бы мне не пришлось больше стрелять».
И никакое это не везение. Больше походило на полосу странных несчастий, которые только притворялась удачей, пряча свое истинное лицо.
Где-то вдали все еще дымилась гигантская змея, подогревая раскаленным телом и без того горячий воздух пустыни, а голова ее, напротив, все замерзала и замерзала, выплевывая вверх облака морозного пара. Вокруг собралась толпа выживших, отчаянных и азартных, кто еще мог стоять на своих двоих, или хотя бы на одной ноге. Сдавалось Дэвиду, что никто не уйдет, пока не разгадают загадку, ответ на которую каждый придумывал себе сам. Дэвид даже допускал, что для слишком азартных ответ на нее будет смерть, потому что жадность людей не знала никаких границ. Игроки отказывались от помощи вместо того, чтобы первыми согласиться на госпитализацию.
Госкорпорация прислала несколько отрядов полицейских, пятнадцать машин скорой помощи и бригаду техников, вместо тех, кто сгинул внутри самого большого сосуда треугольника «Магуро». Сейчас-то они стараются, сейчас-то вокруг суета, сетования на роковой случай и убеждения в полном содействии. Дэвид не хотел даже подключать общую сеть, зная, что говорят сейчас там очень сладко. Тот кредитор тоже говорил очень сладко и обманул его на целых полмиллиона монеро, и тот торговец тоже говорил сладко, а в итоге украл свои же товары из кармана умершего дроида, да и Кубик остался без инструкции.
Сладкие речи хороши, если они правдивы, но обычно они потому и сладкие, что в них изначально задумывался подвох. Такой подвох сейчас зияет на его руке под десятью швами — от локтя и до запястья. А вокруг разбросаны куски раскаленного железа, кое-где виднелись целые островки сплавленного песка, превратившегося в стекло, к тому же везде были разбросаны трупы.
Трупов было так много, что даже приезжие спасатели не успевали их собирать, и кое-какие разлетевшиеся внутренности сильно пахли на жаре. Медики шастали за камнями, расколотыми памятниками и валунами, собирая оторванные конечности и расплавленные куски поврежденных дроидов. Огромный сосуд «Магуро» сравнялся с пустыней, возвышаясь над песком унылой каменной кочкой. На его фоне остальные два, там вдалеке, выглядели просто исполинами.
— У тебя повысилась температура тела, — прошептал тихий голосок у
Медсестра засобиралась к другим пострадавшим, Дэвид проводил ее взглядом, отдельно — ее пухлые округлые ягодицы, которые потряхивались так забавно и приятно глазу. После ее ухода Кубик начал разговаривать.
— У меня лихорадка, потому что я получил ранение. Это совершенно нормально, — Дэвид совсем не удивился ни ране, ни поту на лбу, когда его начало трясти от жара. Это было не первое его ранение, — Мне вкололи регенерирующую сыворотку по ходу швов, и через пару часов все начнет заживать. У меня такая генетика — сначала колят, а потом сразу все затягивается, и лихорадка проходит. Иногда мне даже грустно, когда она заканчивается. Приятное ощущение, особенно ломота в теле. И больше всего нравится, когда лежишь в кровати и тебе никуда не нужно идти.
Дэвид покинул карету скорой помощи, чтобы не занимать нужное место. Есть граждане и послабее его, и которые чувствуют боль, особенно если им оторвало руку или ногу. Он даже видел, что у кого-то недоставало уха.
— А сейчас тебе приятно? — тихо осведомился Кубик.
— Совсем нет. Вокруг пустыня и ни одной удобной кровати. Это расстраивает.
— Что значит расстраивает?
Дэвид задумался.
— Это, как если бы солнце сильно-сильно светило, и ты вкусно питался, но вдруг появилась туча и закрыло его от тебя.
— Ооо… — протянул Кубик. — Ужасно, что в пустыне нет удобной кровати.
— Мне нравится, когда ты просыпаешься, — улыбнулся Дэвид. — Только нужно быть смелее. Не молчи, если тебе хочется со мной поговорить.
— Дэвид сказал, что нельзя говорить при его начальнике. Нельзя, чтобы кто-то узнал обо мне на работе.
— Так ты поэтому молчал? — почесал затылок Дэвид. — Надо же, я и забыл. На такой работе как эта можно разговаривать. Моему временному начальнику, видимо, плевать на окружающих, и тем более на какой-нибудь говорящий Кубик. Он только и делает, что думает о разгадках. Никогда не встречал такого… — тут Дэвид задумался, потому что Андрея нельзя было назвать самовлюбленным. Как может человек любить себя, если все его мысли занимает какая-то полумертвая женщина с рыжей гривой? Он даже заставляет себя думать, как она. Куда это годится? Так недолго и с ума сойти. Тогда себя и не полюбишь толком. — …никогда не встречал такого безразличного ко всему человека. Он ничего не ценит, кроме своих дурацких разгадок. И Кубика ценить не будет, он даже тебя не заметит.
— Мне должно быть обидно? — спросил Кубик.
— Лучше всего, если тебе будет никак, — Дэвид посмотрел на небо — там летали дроны, а между ними, высоко в небе, парил орел. Судя по тому, что он не проявлял агрессии и совсем не собирался охотиться на дроны, он тоже был механическим. — И все-таки здоровенная была эта змея. Испугался? Я быстро бежал, и извалял тебя в пыли.
— Было весело, — Кубик заиграл разноцветными гранями. — Грустно только, что тебя ранило и тучи закрыли твое солнце. Да, грустно. Это правильная ментальная связь.
Иногда Дэвиду казалось, что чувства у Кубика все равно что игрушечные. Совсем несерьезные. Одно время разум мог догадаться как правильно жить, а в следующее мгновение напрочь забывал об этом. Дэвид даже не был уверен, что он ощущает по-настоящему. Что его грусть — это грусть, а радость — это радость. Ему хотелось, чтобы все было по-настоящему, натурально, и Кубик научился чувствовать. Пусть и не по-человечески, но хотя бы по-птичьи, или как-нибудь по-другому, и обязательно как у того, кто был рожден.