NeuroSoul
Шрифт:
Обычно не принимавшая никакого участия в бою деталь была лишь побочным продуктом работы ученых, а те не особо заботились о социализации солдат. Генмоды создавались не для этого. Поэтому об уменьшении отдельных частей тела речи не заходило. Пришли другие времена, и маленькие большие недостатки ударили по кошелькам первого поколения генсолдат. Многим приходилось разоряться, доплачивая за свои размеры. Так случилось и сейчас.
— Может, на ста сойдемся? — спросил Дэвид, посмотрев на девушку с надеждой.
— Сто было пару дюймов назад. Плати или дальше ходи к дроидам.
Она точно обиделась, убедился Дэвид, переводя нужную сумму. Выходил из борделя он расстроенным.
Окраины Арсии встречали морозным осенним воздухом.
Синайское плато, на котором развернулся город, возвышалось над Марсом на несколько километров и совершенно не подходило для жизни. Во время столетней терраформации плато растаяло, словно лед в кипятке. Суетливые роботы разобрали по крупице многокилометровые залежи железа, меди, кобальта и всего того, без чего стало возможно существование Арсии. Отсутствие полезных ископаемых сделало плато тонким, словно кусок ветчины на бутерброде жадного повара и дырявым, как душа вежливого кредитора. За пределами города синайское плато было истыкано красными пещерами, выдыхающими из своих недр взрывоопасный перхлорат. Иногда из зияющих глоток вырывались огненные брызги, словно пещеры чихали с широко раскрытыми ртами.
Под Арсией тоже петляли разветвленные тоннели, но их насчитывалось не так много и все они были заполнены дерьмом. В свое время Арсия разрасталась быстрее, чем успевали делать очистные сооружения. Поговаривали, что под землей прятались отчаянные преступники, не нашедшие приют в более чистых местах. Марс планета небольшая, всего треть от материнской Земли, и мест для игр в прятки с полицией насчитывалось не так много.
Из-за особенностей атмосферы город почти всегда был погружен во тьму, лишь на несколько рассветных часов обращаясь к солнцу.
Дэвид двинулся вниз по улице, предвкушая сгущение воздуха. Тогда у него перестанет кружиться голова. Метров пятьсот по наклонной мостовой — и хорошо.
Бордель располагался в конце главной улицы, венчая самый важный товар северной окраины. Каждый раз, когда Дэвид находился на этой точке возвышенности, перед его взором возникали далекие пики гор. Впереди протыкала небо пятнадцатикилометровая Арсия, в честь которой был назван этот город, а за ней — гора Павлина, не превышающая и пяти, но все равно хорошо видная. Раньше они были повыше, но терраформация не пощадила ни один камень на планете.
Многие говорили, что с определенного ракурса горы походили на женские груди. Дэвиду казалось это странным. Где это видано, чтобы правая женская грудь была в два раза короче, чем левая? Притом обе они были длинные, неровные и смахивали на высохшие. И пики их совсем не походили на соски, острые и страшные, как у столетних старух. Будь у женщины такие груди, Дэвид бы ее не захотел. Надо полагать, такие груди должна иметь очень страшная женщина, которая уже не помнит, как кормить ими. Дэвид иногда представлял эту огромную каменную женщину, спящую под слоем грунта, дырявых пещер, заполненных дерьмом и небоскребов никогда не спящего города. Ему стало бы жалко ее, если бы эти мысли не вызывали первобытный страх.
— Не найдется парочка свободных монеро, добрый человек? — у каменной обочины разместился бездомный, демонстративно вынув из-под грязного плаща гниющую ногу. Вонь от ноги стояла ужасная.
— У вас ненастоящая нога, — сказал ему Дэвид.
— Это как — ненастоящая? — оскорбился бездомный. — Она растет из меня, сколько я себя помню, — он покряхтел. — Всегда служила исправно и никогда не жаловалась, пока не подвернулся бесплатный ужин. Никогда не входи в загон с харибдами, даже когда говорят, что это безопасно. Но пальцы до сих пор двигаются. Смотри, вот, — бездомный пошевелил пальцами. — Не хотелось бы, чтобы они отвалились так же, как моя гордость, — он протянул руку.
— Меня кусала харибда, после нее мясо гниет не так, — Дэвид
— Надеюсь, это не повлияет на щедрость доброго господина?
Бездомный без опаски почесал вздувшиеся волдыри, довольно бодро подмяв под себя ногу. Дэвид задрал рукав с индивидуальным днк-браслетом.
— Отсюда раньше ходил маршрут до центра, но сейчас его нет. Наверное, поменяли что-то. Не подскажите, где он находится? — Дэвиду не хотелось брать такси, для него это было слишком дорого.
Он сцедил пятьдесят два монеро бездомному, обнажившему свой браслет на запястье. Тот все еще работал, хотя заряд почти вышел.
Дэвид дал бы больше, если б не доплатил шлюхе за свои размеры. Хотелось извиниться, но стыдно оправдываться этим. Он стеснялся.
— Ходила здесь одна развалюха, вниз по улице и направо, — бездомный задрал шею, показав часть перекошенного лица под капюшоном. У него была морщинистая кожа, заплеванная седая борода и блестящий взгляд. Вечная темнота Арсии искажала лица, делая женщин похожими на мужчин, а бездомных на воров. Впрочем, последнее не сильно разнилось с правдой. После перевода бездомный сразу отключил браслет, чтобы сохранить заряд. — Раньше было лучше. Один город под куполом, все друг друга знают и никаких развалюх. С тех пор, как запустили эти чертовы гравитаторы, купола уже никого не останавливают. Все равно что открыть банку с блохами. Вот только блохи боятся выпрыгнуть наружу, а люди сразу повыскакивали, будто им больше всех надо. Никому уже нет дела до ураганов и перепадов давления. А если какой-нибудь из этих гравитаторов выйдет из строя? Все же помрут как блохи без собаки! Никто ведь не думает об этом. Оо… какие были раньше купола… хорошее было время. Все ходили чистенькие и боялись под себя нагадить. А теперь гадят все, кому не лень.
Признаться, Дэвид не думал об этом, да и не застал времен, когда марсианские города прятались за массивными куполами. Ему недавно исполнилось двадцать семь, и он не застал ничего, кроме распада когда-то могучего Союза. Тогда он был совсем маленьким и помнил все только отрывками. Однако, все же понимающе кивнул, чтобы никого не расстраивать.
— Они говорили, что ничего не изменится, — бездомный сплюнул в сторону, проявив уважение к Дэвиду, как к человеку щедрому, в ином случае он бы плюнул ему на ноги. — Говорили, что переход будет плавным. Посмотри на меня, похоже, что социализм соскользил в чертов капитализм плавно? По мне так форменное издевательство. Моя гнилая нога не соврет, как и пустой желудок. Ну, или просто пустой желудок, раз с ногой мы разобрались… Знаешь, почему я здесь?
Дэвид не знал.
— Может, потому что вы не хотите работать? — предположил он и сразу понял, что ошибся, когда кривое лицо бездомного еще больше скривилось. — Вас обманули? Выгнали из дома из-за долгов. Меня тоже обманули, но не так сильно, чтобы остаться без крыши над головой. Правда, теперь приходится чаще проходить мимо баров, когда я хочу зайти внутрь.
— Нет, не так. Потому что комуняки — идиоты! — бездомный выплюнул гнев вместе со слюной, добавив к плевкам на бороде еще один. — Я сам был комунякой… да к черту все, им и остаюсь! Поэтому я тоже идиот и теперь прошу милостыню. Ностальгия еще никому не помогала пополнить счет. Тебе ли не знать, — Дэвид не знал, ему хотелось уйти. Он так же не знал, почему бездомные так любят поговорить. Потому что он сидит тут один целый день, предположил он, и пожалел его. — Следовало бы догадаться, что корпорации задушат наивных любителей плакатов, которые стремятся защищать всех и вся кроме самих себя в собственном же доме.