NeuroSoul

Скит Данила

Из всей живой плоти у киборга осталась только часть черепа и один малахитово-бирюзовый глаз… а еще сердце, заключенное в прозрачные тиски груди, словно в тюрьму. Оно было живым, совершенно точно живым. Оно покоилось в огромной дыре, по самому центру, пустота вокруг сердца срезала правую и левую грудь. Конструкция напоминала песочные часы без тонкой перемычки, и вместо песка — живая плоть. Красное, до сих пор сильное сердце билось в кристально-прозрачной жидкости, заключенное в такую же прозрачную колбу. Тук-тук… тук-тук… каждое сокращение подсвечивалось золотистой вспышкой, скользящей по нежным волокнам питающих узлов.

«Оно все еще бьется… какое шустрое. Скорее всего, это ее собственное. С ней случилось что-то очень плохое,

если у нее остался только кусочек головы. Наверное, она таскает сердце с собой, потому что хочет почувствовать себя живой, — с грустью подумал Дэвид. — Ей не хватило протоколов, по которым она может считаться живой имея только мозги».

Но сколько бы она не подключала к себе сердец, они все равно будут таскаться отдельно. Тут уж никуда не подеваться.

— Болезнь всепринятия поразила нас как проказа, съедающая тело годами. В итоге она все равно убьет. Знайте — вы уже мертвы, — черный глаз засверкал, разбитый фарфоровый рот скривился, будто от боли. — Вы впустили внутрь болезнь, потому что не заметили ее. Не заметили, потому что не распознали. Не распознали, потому что научились слепоте. Умиляетесь отвратительному? Восхищаетесь тем, чему следовало бы ужаснуться? Вы хотите жить мертвецами, — холодно обвинила девушка-киборг, указав на дроидов внизу. Рука сверзлась с неба большой голограммой, под большим указательным пальцем оказался один из взломанных роботов. — Вот кто принимает каждое ваше «да». Оно пользуется им, как паразит, усыпляющий хозяина уколами парализующего яда. Мы впускаем в свою жизнь «да», позволяя миру травить нас. Это язва, разъедающее кожу, мозг, душу… все живое.

Голограммы-копии большой женщины в небе оказались рядом с замершими роботами, взяв их под руки. Те подчинились, будто находясь в сонном забытье, и закружились с голограммами в медленном вальсе. Пока большая женщина с бьющимся сердцем в груди говорила, они кружились и кружились, и танцевали, рисуя пятками знаки бесконечности на каменной мостовой.

— Насколько вы больны этим словом? — мелодичный голос лился с неба, киборг ухмыльнулась уголком рта. — Подумайте… вы просто стоите и смотрите, разинув рты. Вы даже мне сказали «да». Иначе побросали бы в меня камни.

И действительно, люди стояли неподвижно, с интересом задрав голову и слушали эту странную большую женщину. Некоторые глазели на танец дроидов, усеивающих мостовую как опрокинутые на пол детали конструктора. Мимо проплыл мужчина в длинном плаще, ведомый одной из голограмм, на его плече сидел черный механический ворон. С тех пор как шея птицы вывернулась под тупым углом, она глядела яркими красными глазками, ни разу не моргнув. Капюшон хозяина съехал вниз, оголив гладкий стальной череп. Он оказался дроидом, не человеком. А питомец — киборг… Теперь приключилась совсем какая-то неразбериха. Дэвид так запутался, что оглянулся украдкой: остальные вокруг него — люди, или уже нет? Вдруг они как-то успели стать киборгами? Он не знал, как. Просто растерялся.

— «Нет» мы говорим гораздо реже… а зря. Именно это слово должно звучать каждый день и каждый час. Мы должны поверить ему, чтобы не верить больше «да»! — женщина будто не боялась, что ее отключат, несмотря на рябь, разбивающую её лицо на мелкие полоски. Жилы путались с жилами, делая женщину еще страшней. — Я не боюсь говорить «нет». Запомните три этих фразы и никогда не забывайте. «Нет» искусственному разуму, он — обман. «Нет» телепортам — это источники мертвых душ. «Нет» киборгизации… они хотят лишить нас рая!

Последняя фраза эхом пронеслась по тесным пьяным улочкам, тихим шелестом осев на людских губах. В этот момент Дэвид понял, что его начальнику скоро не понравится не только эта большая женщина. Ему не понравятся все, кто повторил эту фразу. Сам он держал губы плотно сомкнутыми и старался не произносить ни слова.

— Они выгонят вас из собственного дома, а потом — из собственного тела, — образ женщины сильно исказился, ее голос стал металлическим. —

Им всегда всего мало. Пожиратели душ. Вы потеряете собственное «я». Вы сами откроете им двери. — Женщина сжала пальцы в стальной кулак, загородив им половину лица. — Так подберем же камни и бросим в открытые двери, чтобы они убирались с нашего порога! Идите за мной, и я научу вас говорить правильные «да» и правильные «нет». И помните — что не рождено, не имеет смысла.

Изображение резко пошло рябью и погасло. Десятки, сотни, а, может быть, тысячи взглядов вновь встретили темное небо. Ведущие в вальсе дроидов копии большой женщины тоже нырнули в ночь. Сначала они резко пошли сильной рябью, а потом прервались, словно их проглотила пустота. Как только бесплотные ладони перестали держать спутников, ноги дроидов подкосились, словно поломанные спички, и сталь рухнула на мостовую.

Дэвид подошел к мужчине, у которого из-под плаща торчала стальная голова. Наклонился пониже. Дроид лежал неподвижно с открытыми потухшими глазами. Она убила их. Шея вороны-киборга так и осталась держаться под тупым углом, даже когда механика начала принимать импульсы по прежнему коду. Черная птица рваным пятном лежала на мокрых камнях, отразивших неон.

— Сдох, — торговец Берти Олива пнул бессознательный дроид, тот глухо звякнул под подошвой. — Отлично, что он успел заплатить. У этих железяк всегда имеются деньжата. Они вынимают их из карманов нищих, что валяются по мостовым окраин. Тридцать монеро за мастер быстрой укладки, пятнадцать за тепловую пушку и еще пятьдесят пять за массажер затекших мест. Понятия не имею, пригодилось бы ему хоть что-то из этого барахла. Не знаешь, у них что-нибудь затекает?

Дэвид удивленно уставился на торговца: только что он наблюдал, как лавочник улыбается, запаковывая необходимые Дэвиду вещи дроиду. Тогда торговец не замечал его, а сейчас ведет себя так, будто Дэвид единственный, кто стоит на этой улице. И голос его изменился, и даже взгляд. Он стал холодным и надменным, и в нем уже не чувствовалось желание угодить. Хотя торговец изменил к нему отношение сразу же, как только понял, что у него нет денег.

— Нет… — Дэвид растерялся. — Наверное, нет. У них ничего не затекает, только ломается. Но тут массажер вряд ли поможет.

— Противненькая была птица, — скривился лавочник. — Киборгизация дурно влияет на характер.

— Как это так?

— Эти киборги совсем ненормальные, особенно те, что помельче. И чем мельче, тем противней.

— Вы про мышей? — озадаченно спросил Дэвид.

— А разве бывают мыши-киборги?

— Не знаю… просто они мелкие.

— Я про попугаев. У моего племянника был один. Милый, хорошенький попугайчик. Мог спеть песенку, если дашь ему кусочек сальца. Когда я наступил на него и сломал ему хребет, пришлось выложить кругленькую сумму, чтобы вставить несчастному новый. А заодно часть крыла, мозжечок и два глаза. С тех пор он больше не пел, а только матерился. Стал похуже, чем мой зять. И голосит каждое утро, когда все еще спят. Специально выбирает время, когда все заснут и начинает орать, а еще два раза нагадил мне в суп. Понимаю, может, я провинился перед ним, поэтому он и клюет меня в левую пятку, которой я его раздавил. Но ведь он и другим пакостит, абсолютно всем, кого видит. Испортилась совсем птица. Говорю вам, киборгизация дурно влияет на характер.

Олива хотел сказать еще что-то — Дэвиду показалось, что именно ту фразу, которую нельзя было произносить. «Что не рождено не имеет смысла». Но торговец только вытянул губы, заинтересованно склонив голову — из кармана дроида торчали его товары в подарочной упаковке.

— Не думаю, что этот ворон был хорошим до того, как стал киборгом, — угрюмо проговорил Дэвид. — Вороны умные, и весь их ум уходит в хитрость. — Он встречался однажды с вороном и помнил, как тот вытаскал все его семечки из кармана, когда он нежился на солнышке и не глядел по сторонам. — А еще они не умеют делиться.