Неустойчивая каденция
Шрифт:
В канцтоварах скучала девушка, ещё не побитая молью причастности к распределению благ. Линейки и циркули, разложенные перед ней в витрине, вызывали у неё тошноту. Они символизировали серость будней, несбыточность надежд, безысходность.
– Красавица, - отвлёк её Угрюмов от невесёлых мыслей.
– Мне платить прямо здесь или в кассу чек пробивать?
– В кассу. А что вы хотите?
Девушка была искренне удивлена: что такой приличный мужчина смог найти в её унылом хозяйстве?
– Готовальню.
– Маленькую?
–
– Она стоит восемь пятьдесят.
– Даром практически, - пошутил Угрюмов, чем вызвал её первую за день улыбку.
– Так мне пробивать?
– Да, конечно. Вон там.
Жертвоприношение завершилось милым разговором ни о чём. Девушка плыла в волнах комплиментов и милых намёков. Дав ей окончательно созреть, Угрюмов забросил удочку относительно плюшевого счастья, которого так не хватает его четырёхлетней дочурке. И сам он издалека, и всего лишь на один день, и когда ещё в следующий раз получится. Девушка слегка огорчилась, узнав о несвободном положении нового знакомого, но просьбу выполнила.
Они встретились у «заднего крыльца», и она передала ему мохнатое чудовище в обмен на дополнительную шоколадку и целомудренный братский поцелуй.
На барахолке Угрюмов раздобыл летнее девчоночье платье «мэйд ин юэсэй», а для тёщи расщедрился на кожаную сумочку. В кооперативном магазине возле рынка купил «сухой» колбасы, окорок и яблок. В обычном универсаме — бутылку молдавского коньяка, вспомнив вдруг, что Тамара Ивановна была к нему неравнодушна, а себе — пять бутылок «жигулёвского». Шпроты, сыр, «докторская» вошли в набор для полноты картины. На крупу, хлеб, молоко и прочее он лучше отдаст деньгами.
Побродив для правдоподобия часов до четырёх, он вернулся «домой».
***
Он открыл дверь своим ключом, который ему любезно и без всяких условий вручили утром. На секунду замешкался, потому что с кухни доносился мужской голос, и несло сигаретным дымом.
– Папа! Дядя Петя пришёл!
Оля бросилась к Угрюмову на шею, словно к любимому пуделю. Ничем такого отношения к себе он не заслужил, посему принял в качестве аванса. Плюшевая собака стала удачным первым взносом. Девочка вцепилась в игрушку и побежала хвастать к бабушке.
Состоялось неизбежное знакомство, к разряду приятных не относящееся. Мужик назвался Лёшей, сказал какую-то малоосмысленную мелкую гадость про то, что, мол, частенько слышал об Угрюмове от жены. Тамара Ивановна, чтобы разрядить обстановку, рассыпалась в благодарностях за подарки, сервировала моментально стол, и они выпили тёщиного коньяку «за всё хорошее». По тому, как заблестели при виде сосуда Лёшины глаза, Угрюмов понял, что и со второй семьёй его история будет недолгой, хотя и по другим причинам.
Оля появлялась на кухне набегами, садилась к Угрюмову на колени, лепетала что-то радостное и малопонятное. К отцу почти не обращалась,
– Вы, мама, припашите этого бездельника. Не упускайте такой шанс. Вон у вас раковина течёт. Гардина отваливается.
– Да уж! От тебя-то ждать, конечно, ничего не приходится.
– Не начинайте! Я человек умственного труда. А для этих целей есть специальные люди.
Угрюмов отметил про себя «маму» и пропустил мимо ушей всё остальное.
– Справимся. Не вопрос.
– Бутыль проделала очередной круг почёта над рюмками.
– А ты, Лёша, по какой части? Научный сотрудник?
– Бери выше. Занимаюсь воспитанием подрастающего поколения.
– Профессор?
– Ну, не профессор, положим...
Тамара Ивановна играючи хлопнула его полотенцем по лицу.
– Трепло! Физкультуру он в техникуме преподает.
Угрюмов скосил глаза на выпирающий из штанов живот Лёши, и его пантомима не ускользнула от внимания того, кому предназначалась.
– Это у меня наследственное. Папаша весит полтора центнера. Мать — из той же весовой категории. Природа!
– Меньше жрать надо, - вмешалась тёща, впрочем, опять совершенно беззлобно.
Выпили за успехи советских спортсменов на приближающихся олимпийских.
Коньяк закончился, моргнуть не успели. Лёша с удовольствием переключился на пиво под недешёвую «московскую», а Угрюмов решил сойти с дистанции под предлогом важности иметь свежую голову завтра с утра. В некотором роде так оно и было. Когда же последняя капля спиртного исчезла со стола, Лёша вдруг как-то сразу заторопился, вспомнил о беременной жене и обязанностях главы семейства. Пошатываясь, отправился облачаться в доспехи — что-то отечественное болоневое, давно потерявшее цвет. Попутно похвалил куртку Угрюмова.
– На эти выходные не появлюсь, - огорчил он.
– Но к следующим ждите.
Тамара Ивановна удостоилась нежного поцелуя, а Угрюмову досталась мягкая и влажная ладонь.
– Будем общаться, - обнадёжил гость.
– Всегда рад.
Прощальное рукопожатие затянулось.
– Слышь, родственник, - неожиданно сказал Лёша, не ослабляя руки.
– На пару слов тебя можно? Наедине.
– Конечно.
Тревога промелькнула в тёщином взгляде.
– Ты мне это брось, - строго заявила она.
– Домой иди и проспись. В следующий раз поговорите.
– Вопрос срочный, - упорствовал Лёша.
– Всего одна минута.
Угрюмов сунул ноги в расшнурованные ботинки.
– Не беспокойтесь, Тамара Ивановна.
– Да, мама. Вы идите на кухню, а то у вас там не убрано. А мы быстро.
На прохладной и сумрачной лестничной площадке Лёша, оставшись без присмотра старших, первым делом смачно выругался. Жадно и от души — аквалангист, вернувшийся с глубины, дорвался до свежего воздуха.
– Тут такое дело, - заявил он без предисловий.
– Пятёрку не займёшь?