Невенчанная губерния
Шрифт:
— Ах, потаскушка! Она не понимает… Поль мне ещё раньше объяснял, какие у него имеются способы разные, чтобы отвязаться от родителей. Значит, устраивал тебя к «своему врачу», чтобы лечить зубы? Б л о н б у ставил!
Дина, уже не владея собой, закатила сестре пощёчину. Наца обомлела от неожиданности и, отшатнувшись, одними губами, одеревеневшими от стыда и обиды, спросила:
— За что? — Она вдруг поняла, что между ними уже не осталось ничего тайного или скрываемого до поры, ничего такого, что нуждалось бы в благопристойной обёртке. Обида, не
— За что? Вы же оба человеком меня не считали! Унижали… Из дому мы выходили втроём, а после… «Ах, Наца, вот тебе билет на карусель… Посиди, голубушка, в цирке одна, возьми мороженое, нам с Полем поговорить надо…» Вы каждый раз прятались за меня, и тебе не приходило в голову, что я умирала от обиды.
— Ты что, умом тронулась? — удивлённая таким взрывом, сказала Дина. — Это же мой жених!
— Да? Ха-ха-ха! — Наца была на грани истерики. — Ему на самом деле нравилась только я. Всегда! Он сам сказал мне! Как я тебя ненавидела, когда давилась мороженым, когда вы меня как ребёнка… А теперь — можешь его забрать — если сумеешь!
Сёстры ещё долго выговаривали друг дружке взаимные обиды, пока обе не разревелись. Мать они не посвящали в свои дела, но Мария Платоновна видела их расстроенные лица, колючие взгляды, перехватывала ядовитые замечания, которыми они обменивались. Догадывалась о главной причине их недружелюбия, но, сколько могла, отгоняла эту догадку прочь. Только от мыслей не спрячешься. Они тебя подкарауливают днём и ночью. Отвлёкся на секунду, а они, нежеланные, тут как тут.
Недели через две, в течение которых Клевецкий ни разу не появлялся в их доме, мать окончательно убедилась, что именно его не поделили сёстры. Только она и представить себе не могла, насколько серьёзные события стояли за их ссорой, и что из этого выйдет в дальнейшем.
Однажды за ужином, когда вся семья собралась за столом, Степан Савельевич — он был совершенно трезв — обратил внимание на нервозное поведение дочерей. Обычно за ужином они рассказывали уличные новости, задирали друг дружку. Мария Платоновна добродушно ворчала на них или хвалила за то, что помогали на кухне. Именно в эти минуты Штрахов чувствовал, что у него есть семья, дом, дети… Под настроение у него можно было выпросить денег на новые полусапожки с каблучком «кантэс» или заручиться обещанием съездить всей семьёй в Бахмут на пассажирском поезде… Он знал такую свою слабость и не противился ей, понимал: за всё хорошее надо платить.
Только вдруг подумал, что и прошлый вечер был не очень весёлый, и позапрошлый… И вообще, что-то изменилось. В своём доме Степан Савельевич никогда не деликатничал.
— Не пойму, — резко положил он ложку на стол, — мы чего это как на поминках. Разве похоронили кого?
— Клевецкого, — сорвалось с языка у Дины. Выпалив это, она уже не могла остановиться. — Леопольда Саввича, царство ему небесное!
— Ты мне загадки брось! Нашла
— Вы что, слепые? — со слезой в голосе воскликнула Дина. — Не хотите ничего замечать, даже не догадываетесь. Решать что-то надо. Нацка беременная — от него!
Это было настолько неожиданно, что родители растерялись. Мать только и смогла выговорить:
— Нацка?
До Штрахова наконец дошёл смысл сказанного.
— Это что же… правда? — растерянно посмотрел он на младшую, вроде ещё надеялся, что она начнёт отрицать. Но Наца втянула голову в плечи, уставилась прямо перед собой и молчала. Это взбесило отца. — Ты что же молчишь, когда отец спрашивает! — И так грохнул кулаком по столу, что загремела, падая, посуда.
— Она молчит потому, что сказать нечего, — тихо, но очень чётко пояснила Дина.
Штрахов любил младшую больше других. Новость потрясла его. Огромный кадык на жилистой шее конвульсивно подкатил к подбородку. Сглотнув слюну, он шумно вздохнул — не хватало воздуха. Мария Платоновна, глядя на него, онемела от страха.
— Ш-шкодливый кот, я его заставлю жениться!
— Не выйдет, — холодно сказала Дина, и в этой её холодности сквозило непонятное злорадство. — Не мог же ты женить его на Соне. Ведь её Степашка, твой внук — от Клевецкого.
— Господи, Господи, — запричитала Мария Платоновна, закрыв лицо руками. — Что же будет, что будет!
— Брешешь, — сдавленным, не очень уверенным голосом произнёс отец. Подтвердилась давнишняя догадка — тяжёлая, как надгробие.
— А ты у Сони спроси.
— Цыц! Не устраивай истерики! — Это он кричал уже на жену. — Дома смотреть должна ты! Семья на тебе. Тут ишачишь день и ночь как проклятый, стараешься, а в доме сплошное предательство!
Он ошалело посмотрел на сжавшуюся Нацу, обмершую от страха жену, встретился с холодным взглядом Дины. Она не упустила этой паузы.
— Зачем на маму кричишь? Не она Леопольда в дом привела, не она велела любить и жаловать.
— Хватит! Всё… — Штрахов взялся за голову. — Соня… Наца… Господи! Ищите акушерку, бабку, кого там ещё! Пусть избавляется.
Наца встала, опустила глаза в пол и процедила по слову:
— Я лучше пойду и удавлюсь.
— Тварь! — с непонятной злобой бросила ей Дина. — Она ещё угрожает. Надо её выдать замуж за того коногона — Ромку Саврасова!
— Мне всё равно, — так же тихо, растягивая слова, отозвалась Наца.
— А что? — ухватился за эту спасительную мысль Степан Савельевич. — Сама достукалась.
Мария Платоновна собирала с полу осколки тарелок, Дина ушла в свою комнату, за нею тенью растаяла Наца, и только хозяин всё ещё сидел за столом, время от времени рыча: «Бандиты! Ух, бандиты!»
На следующее утро, явившись на шахту, он первым делом зашёл в контору и — прямо в кабинет главного бухгалтера. Вошёл и, не сказав ни слова, запер двери изнутри на ключ, который торчал в скважине.
— Что это значит? — забеспокоился Леопольд Саввич.
— А я тебе, подлецу, сейчас объяснять буду.