Невеста „1-го Апреля“

Шантеплёр Гюи

В Елисейских полях, под деревьями, группы детей бегают посреди громадных облаков золотистой пыли, а на скамьях старые люди греются с блаженным видом; кажется, что под этим нежным голубым небом все печали забыты и для каждого уготовано счастье.

— Уже 30 марта! Как проходит время! У нас уже опять весна в полном разгаре.

Сделав это оригинальное замечание, Даран взял вдруг под руку Мишеля, не ответившего ему ничего.

— Я отдал бы все мои коллекции и даже тот необыкновенный потир, о котором я только что говорил, чтобы только видеть тебя счастливым, мой старый Мишель, — сказал он.

Мишель вздрогнул.

— Счастливым! Но откуда ты взял, что я не счастлив?

Они

говорили друг с другом на ты по старой лицейской привычке.

Даран пожал плечами.

— Нет, ты не счастлив! — продолжал он. — Ах! как досадно. Хоть бы какой-нибудь добрый вор оказал тебе в один прекрасный день услугу, лишив тебя каких-нибудь 50 тысяч ливров дохода!

— Ты восхитителен! — воскликнул Тремор с веселой улыбкой. — Разве я делаю глупости со своими средствами?

— Совсем нет, но если бы ты быль беден, ты не ограничился бы этой отрицательной мудростью, ты сталь бы работать. Вот что!

— Разве я веду праздное существование?

— Нет, конечно, ты работаешь, ты работаешь… но когда у тебя есть время. Ты также путешествуешь… но ты нигде и ни в чем не находишь себе удовольствия… Мне даже, пожалуй, было бы приятнее видеть тебя пристроенным на маленькую должность архивариуса в провинциальном городе.

Мишель засмеялся.

— Но, послушай-ка, скажи мне, какое великое дело совершаешь ты?

— Я, признаюсь, лентяй, но я, это совсем другое дело… Мой ум не пускается при всяком случае в страну невозможного. Я не из тех характеров, которых любимейшее времяпрепровождение терзать себя же… Я, наконец, добрый малый, очень банальный, неспособный ни на что великое, ни на что полезное… Я изобретатель эликсира Мюскогюльж, я! Это равносильно тому, что я ничто… Ты же — величина, и если ты когда-либо сделаешь открытие, ты сможешь подписаться под своим произведением… Если бы это даже была история этих… как называешь ты этот варварский народ?

— Хетты.

— Да, верно… Ну, работаешь ты над твоей историей, теперь, когда ты, для того чтобы собрать для нее материалы, совершил путешествие в Египет, Грецию и два раза в Сирию?

— Но я имею серьезное намерение работать над ней, мой дорогой Ментор, и как только я вернусь из Норвегии…

— Я этого ждал… Ты всегда откладываешь свою работу на то время, когда ты возвратишься из какого-нибудь путешествия. Если бы у тебя не было денег, я тебе говорю, ты бы работал!

— О! — воскликнул Мишель, во всяком случае, за мою историю Хеттов меня не засыпали бы банковыми билетами!

— Может быть, — возразил упрямо Даран, — во всяком случае, она покрыла бы славой бедного архивариуса!

— И то нет, — возразил молодой человек, — эти книги никто не читает. А! ты хочешь меня разорить, Даран. Мой нотариус только что помог мне заключить золотое дело… Я — владелец дома!

— Г-н Алленж? Я его знаю. Очень честный человек, но такой же утопист, как и ты… Значить, тебе было бы очень неприятно разориться?

— Очень! — подтвердил Тремор, останавливаясь, чтобы зажечь свою потухшую папиросу о папиросу Дарана.

— Итак, перейдем ко второй части моей программы, — продолжал, не смущаясь, Даран. — Она более легка для исполнения… Я хочу, чтобы ты женился. О! я не с сегодняшнего дня думаю об этом… Провались, эти холостяки, — эгоисты!

— Я тебе отвечу так же, как только что: а ты?

— А я тоже повторю то, что уже сказал: я — это совсем другое! Как я родился коллекционером, так точно я родился — старым холостяком! У меня масса маленьких маний, за которые я крепко держусь; я нагнал бы скуку на мою жену, в особенности же моя жена нагоняла бы на меня невыразимую скуку. Но

ты… Ах! Ты! У тебя нет маний, но тебе не хватает практического смысла, ты паришь вечно в небесах, рискуя сломать себе шею… Чего я тебе желаю, это — маленькую, рассудительную головку, которая бы думала за тебя… и затем маленькую мягкую ручку, чтобы освежать твой лоб, когда он будет пылать, как сегодня. О, мне не нужно до него дотрагиваться… Я тебе говорю, моя жена мне бы надоела, ты же выиграл бы бесконечно от того, что твоя бы тебя мучила… Это, наконец, стало бы тебя развлекать и помешало бы копаться над загадкой, которую ты никогда не решишь… И ты бы боготворил своих детей… Они изгнали бы все твои мрачные мысли — эти дерзкие малыши, прыгая у тебя на коленях и визжа с утра до вечера тебе в уши! Я уже вижу тебя заранее, ты возьмешься за Монтэня, Фенелона, Руссо, ты прочтешь все новейшие книги, трактующие о воспитании, а один Бог ведает, сколько их печатается! Это тебя занимало бы вначале, а затем ты воспитал бы своих детей своим умом и своим отеческим сердцем и, не заботясь чрезмерно о педагогах, ты из них сделал бы настоящих людей. Это куда стоило бы истории Хеттов, уверяю тебя.

Мишель слушал наполовину; на его лице была улыбка, выражавшая отчасти скуку и отчасти тоску.

— Ты очень красноречив, — сказал он. — Я уже представляю себе этот редкостный экземпляр, предназначаемый мне тобой, кроткую и серьезную подругу, образованную женщину, не педантку, веселую, но не легкомысленную и т. д. Я встречал эту редкостную фигуру во всех романах, прочитанных мною, когда я был очень молод.

— Я ее встречал в жизни. Да и ты также… Жена твоего друга Рео. Да… я хотел бы для тебя жену, похожую на г-жу Рео; впрочем, у нее есть сестра! Женись на м-ль Шазе.

— Мой милый Альберт, — заявил более серьезно Мишель, — я не отрицаю, что может быть есть и зерно истины в твоей проповеди, хотя все мне представляется спорным, но если бы ты знал; как мало я думаю о женитьбе, если бы ты только знал, какое неприятное впечатление производит на меня даже только разговор об этом, ты признал бы дело проигранным. Ах эти полюбовные сделки, обсуждающиеся ежедневно, эти представления, эти жалкие комедии, называющиеся браком в нашей стране. Фуй!.. Но не подымешься-ли ты ко мне на минуту, раз мы уже здесь?

Они завернули в ул. Божон и остановились перед домом, в котором жил Мишель.

— С удовольствием, — ответил Даран.

Но это отступление изменило не надолго течение его мыслей.

— Я в этом сознаюсь, — начал он вскоре опять. — Если существует человек, которого мне трудно представить себе в неблагодарной роли жениха, то это именно ты. Самое лучшее было бы, я думаю, чтобы нашлась молодая девушка, довольно смелая и достаточно влюбленная, чтобы ухаживать за тобой и сделать тебе предложение… Да… тогда, я тебя знаю, ты так добр, ты так боишься причинить кому бы то ни было малейшее огорчение, что, когда бы она тебе сказала: „я вас люблю, хотите на мне жениться?“ ты никогда не имел бы мужества ответить: „нет…“и ты был бы счастлив помимо своей воли.

— Конечно… Так как она действительно была бы обольстительна эта молодая девушка, довольно смелая и достаточно влюбленная… Если бы ты виделся с Колеттой, я мог бы подумать, что она тебя подговорила, — продолжал Тремор, отворяя дверь в курительную, чтобы пропустить туда неугомонного увещателя. — Она как раз мне писала третьего дня то, что ты мне говоришь сегодня. Но, садись здесь…

— Г-жа Фовель — женщина с большим здравым смыслом.

— Бедная Колетта, — шутливо вздохнул Мишель. — Вот комплимент, который ей покажется новым. Чего тебе, сигар или папирос?