Невеста берсерка
Шрифт:
Он стиснул челюсти.
Все было не так, как надо. Когда Харальд шел сюда, все казалось ему простым и ясным. Предатель найден, оставалось только допросить его. А потом принести в жертву Ермунгарду. Одной стрелой убив сразу двух зайцев — и наказать предателя, и поговорить с отцом…
Но сейчас Харальд смотрел в лицо посланца Гудрема — и осознавал, что не принесет в жертву Мировому Змею еще одного чужого отца. То ли тепло Сванхильд, согревшее его тело, заодно размягчило ему и мозги, то ли еще что…
Это все девчонка, с легким привкусом
— Ты знаешь того, кто к тебе явился? Как он до тебя добрался?
— Приплыл на лодке с шестью гребцами. Раньше я его не видел. Он сказал, что его послал Гудрем.
Харальд, помолчав, задал вопрос, который, в общем-то, был уже ни к чему:
— Сам-то заглядывал в горшок? Знал, что там?
— Да, ярл, — честно ответил предатель. — Но змеюка лежала как мертвая. Все эти дни не шипела, не шевелилась. Только почему-то не воняла. Я даже начал надеяться, что ничего страшного не случиться. Горшок спрятал в свой сундук… а потом зашвырнул в твою опочивальню. Все были на пиру, и ты тоже. Вот и все.
Харальд, нахмурившись, приказал:
— Свейн, свяжи ему руки его же поясом. И отведи к воинам Гудрема, что сидят у нас под стражей. На обратном пути притащишь сюда торгаша. Кейлев, куда его сунули?
— Да туда же, — ответил старик. — Заперли вместе с пленными. Там и стража, и замок. Самое то…
Когда Харальд наконец отшатнулся от нее, Забава чувствовала только холод. Мысли путались, ребра отвечали вялой болью на каждый вздох.
Потом Харальд потащил ее туда, где гуляли. Толкнул к каким-то мужикам у дверей зала, где по-прежнему пировали. И уже они потащили ее куда-то…
Забаву тряс озноб, голова кружилась. Даже плащ, в который ее закутал снова появившийся Харальд, не согревал.
Потом ее опять вели ко входу в зал, и слишком длинные полы плаща все время подворачивались под ноги. Забава куталась в него, придерживая полы трясущимися руками. Оступалась…
Но ни разу не споткнулась — вели ее, заботливо подхватив под локти.
Изнутри, из зала, доносился лай псов. Затем зазвучал голос Харальда. Следом вышел он сам — и Забава посмотрела на него из-за спин мужиков, среди которых стояла.
Но шагнуть к нему не решилась. Лицо у Харальда было злое, с собой он тащил какого-то человека.
Ее снова куда-то повели, и Забава наконец очутилась в крохотной опочивальне. Горел на полке светильник, было тепло, пахло какими-то травами.
Здоровенный мужик, там, в зале, сунувший ногу в окровавленный сапог перед ней, зачем-то неловко погладил по плечу. Она даже не сообразила вовремя отшатнуться — но он тут же указал ей на кровать. И вышел.
Забава свернулась калачиком на постели. Закуталась в плащ, пытаясь согреться.
Холодная зябкая дрожь медленно отступала. Она уснула, все еще не ощущая ног, превратившихся в ледышки…
Дородный торгаш, приведенный Свейном, смотрел уже не так, как
И Харальд немного воспрял духом. Наконец-то все было так, как надо. Как положено.
— Расскажи мне еще о драконах и взглядах. — Предложил он.
Затем перевел взгляд на костерок, горевший сбоку. Заметил с усмешкой:
— Но если хочешь, можем не торопиться. Посидим у огня, погреемся. Замерз, наверно?
Мейнлих оф Крубе похолодел.
Он верно служил королю Готфриду. Знал не понаслышке, что тому обещано великое будущее — обещано самим богом Воданом. Которого тут, в Нартвегре, называли Тором. И Готфрид получит власть над миром, если заставит этого зверя Харальда обернуться в дракона до конца, а потом подняться в воздух…
Мейнлих оф Крубе верил, что в великом будущем короля Готфрида найдется местечко и для него — и служил своему королю не за страх, а за совесть.
Но сейчас, глядя в лицо Харальда, усмешка которого не затронула глаза, смотревшие прямо, без прищура, и сиявшие холодным бестрепетным серебром — Мейнлих вдруг понял, что будущего может и не быть.
Все еще обойдется, с дрожью подумал он. Выложу дикарю то, что и так знают в далеких краях. Но не тайну короля Готфрида.
— Ваши предки… — сказал Мейнлих, запинаясь. — Пришли сюда, в Нартвегр, из других мест. Оставив там после себя легенду о драконе. Вы ее забыли — но от нее у вас остались головы на драконьих кораблях. О том, что поначалу дракона от человека отличает только сияющий взгляд, вы уже не помните. Как и о том, какими были драконы. Вот и все, что я знаю, великий ярл…
— Врешь, — равнодушно отозвался Харальд. — Ты знаешь гораздо больше.
Торгаш и рабыня, снова мелькнула у него мысль. И опять — торгаш и рабыня.
— Придержи-ка его, Свейн, — приказал он. — Кейлев, одолжи мне кинжал, мой остался в зале.
Он принял протянутый клинок, шагнул к дородному купцу. Тот отшатнулся.
— Клянусь, я больше ничего не знаю.
Но зашедший сзади викинг уже держал торгаша за локти, заворачивая их за спину. Надавил, сближая и не давая двинуться…
Мейнлих завопил. В плечах что-то хрустнуло, по рукам разлилась дикая боль. Подошедший зверь легко полоснул по одежде клинком, распоров на груди дорогое одеяние и задев лезвием кожу.
— Нет. Я скажу и другое. Когда наступает время, дракон взрослеет. Он может… он может обернуться.
А торгаш все болтает о драконах, спокойно подумал Харальд. С другой стороны, это тоже нужно узнать.
— И в кого же я обращусь, Сигридсон? — Он несильно кольнул кончиком кинжала рядом с порезом на груди.
Подумал — да, это не Грюмир. Вот тот упирался долго. И заговорил не сразу. Ну а этот…
С другой стороны, хирдман Гудрема был нартвегом. Воином. А это простой торгаш. Подвесивший меч к поясу для украшения — и так пришедший на пир к воинам.