Невеста для Бессмертного
Шрифт:
— Етидрит, страшна, — выдохнул Петрович, крепко сжимая перепуганного Кощея в объятьях, как родного, словно ища поддержки у него.
Уши Колесничихи наверняка тоже заложены отеком, потому что она на нелестные слова Петровича кротко, как лягушка Баджита, улыбается и кокетливо косит гноящимися глазками.
— А фто фы тут дефаите? — приветливо шепелявит Колесничиха, опасно и угрожающе дрожа голой проволокой на помятой шляпке. — Я смотфю — куфты тфясутфа. А это фы!
Язык Колесничихи раздулся и не помещается во рту. Он мешает ей говорить, но она уже обозначила свои намерения улыбками и томными взглядами. Эта опасность
Глава 20. Там, на неведомых тропинках…
Зловредный Кацман оказался никудышным стратегом и таким же отвратительным полководцем. Своею злою волшебною волей он кидал все свои войска в бой одновременно, совершенно позабыв о том, что они не знают, что сражаются на одной стороне и своим видом зловещим, устрашающим деморализуют друг друга. Примерно как опаршивевшая Колесничиха — Петровича.
В их недолгом романе с этой дамой изначально не было искренности. Марьванна ведь могла только слышать, но не могла видеть, чем Колесничиха завлекает наивного и доверчивого Петровича. А тот попался совершенно случайно, и все потому, что был слегка подслеповат, черт их всех подери, этих баб!
К самой Колесничихе Петрович не присматривался. Ну, баба и баба. Цветы на шляпке и строгий взгляд. Но как-то раз, проходя мимо ее балкона, густо оплетенного всяческой растительностью, которую Колесничиха разводила каждое лето, Петрович получил шлепок воды по цигарке и гневно вскинул очи вверх, дабы узнать, кто это там балуется.
И взору его предстало изумительное зрелище! Такое, что и дух захватило, и Петрович ощутил сильнейшее головокружение оттого, что вся кровь с верхнего этажа с шумом и ревом Ниагарского водопада ушла вниз, отлила от мозга.
Бесстыжая Колесничиха, полагая, что с улицы не видно, копалась мирно в своих горшках, стоя на балконе совершенно нагишом, то есть натурально — в одних крошечных девичьих трусиках на кокетливых бантиках. Над цветущими маргаритками парила ее голова с озабоченным лицом и очками, повисшими на кончике носа, а под богатой зеленью, меж балконных прутьев, были видны идеальные, прекрасные молодые ноги, щедро позлащенные загаром, кокетливые трусики и плоский животик.
Этого Петрович так просто перенести не мог и под благовидным предлогом серьезного разговора залип под балконом на долгое время…
Потом были долгие разговоры под луной, и всегда бессовестная Колесничиха являлась на свидание в одних только трусиках, волнуя кровь Петровича идеальными формами и умиляя разными носочками на стройных ножках.
А потом случилось страшное.
Разыгравшийся ветер сорвал с влюбленной безумной головы Петровича кепку и Колесничиха, ахнув, рванула ее ловить на противоположный конец балкона. Рвануть-то она рванула, а ноги, так волновавшие воображение Петровича, остались стоять на месте. Потрясение было так велико, что слабовидящий Петрович с минус двух обрел прямо-таки идеальное стопроцентное зрение, и изумленным взором увидел, что объект его желаний — это старый пластмассовый манекен, который целомудренная Колесничиха облачила в трусы и приспособила как ножки под летний столик.
Никогда еще Петрович не чувствовал себя таким обманутым!! Его самые чистые чувства были уязвлены и осмеяны, и теперь он полагал, что от Колесничихи можно ожидать чего угодно. Чуйка шептала ему, что старуха может еще и не так надует. И не подвело-таки чутье Петровича!
Сейчас,
— Бери его! — позорно выкрикнул Петрович, стараясь подтолкнуть вперед Кощея, но тот прилип к Петровичу мертвой хваткой. На мостках произошла легкая заминка, потому что соперники, упираясь ногами, каждый толкал другого к Колесничихе, а та шла мелкими угрожающими шажками и бездушно, как зомби, улыбалась. Ужас, да и только.
Садилось солнце.
Жижа, высовывающаяся из трясины, тихонько хихикала.
В этот недобрый час пустырь, заросший бурьяном и полынью, огласился нечеловеческим воплем, да таким, что и Колесничиха вздрогнула. Страшнее призрака, размахивая руками так, что шляпки поганок разлетались, к месту битвы спешил Андрюха, волочась на поводке вслед за своей толстой бодрой псиной, и загривок его щетинился мухоморами. По идее Кацмана Андрюха должен был напасть на Кощея и добить его, но вместо этого почему-то накинулся на Колесничиху.
— Старая поганка! — гневно выкрикнул он, потрясая перед зеленым носом Колесничихи пальцем с толстым, как кора дуба, темным ногтем. — Твоих рук дело?! Это все твои ягодки, яблочки, ранетки! Угостила своей заразой! Посмотри, что теперь со мной?!
Отчего-то тот факт, что он пил водку с призраком-барсуком, не натолкнул его ни на какие мысли. Алко-солидарность не позволяла думать плохо о собутыльнике, и потому вся ответственность за непонятное заболевание была возложена на плечи Колесничихи. Она была назначена источником непонятной заразы. Вероятно, был еще какой-то телесный контакт, о котором мы ничего не знаем. Но, так или иначе, а Андрюха грешил именно на Колесничиху.
Зрение Петровича от испуга начало близиться к совершенству микроскопа.
— Мыть надо было! — неприятным голосом и абсолютно не шепелявя отозвалась язвительная Колесничиха, имея в виду что-то свое, ведомое только ей одной. Заросший грибами, как трухлявый пень, Андрюха, радовал ее злопамятное сердце. Накануне все этих событий Колесничиха действительно почти силком угостила Андрюху крыжовником с собственного огорода, презентовав вместе с ним и самую нарядную тарелку и пару ласковых взглядом. Случайные свидетели утверждают, что из ее дома он вышел спустя аж пару часов. То, что он опаршивел еще хлеще нее самой, показалось Колесничихе провиденьем, покаравшим старого ловеласа за блудливость и неверность, что она тотчас же Андрюхе и высказала.
— Черт знает что сам подцепил от своих баб! — сварливо верещала Колесничиха, переключив свое внимание с Кощея и Петровича на Андрюху и его меланхолично оправляющегося в зарослях пса. — Трешься об кого попало, а потом кто-то виноват тебе!? Может, это ты меня и обчихал своим спорами!
Садилось солнце.
В ветвях дуба бесновался незадачливый Кацман, злящийся на свое войско и неумелое руководство. В полыни, перед стратегически важны мостками, сцепились Колесничиха и Андрюха, поливая друг друга отборной руганью и прореживая веселую поросль поганок на загривках. Быстро, как юный мальчик, бежал с поля боя в сторону дома старой любовницы струсивший и отступивший босоногий Петрович.