Невеста для чудовища
Шрифт:
Он роняет голову на руки, с силой трёт лицо руками. Всякий раз, как его взгляд падает на мои синяки, он заметно бледнеет.
— Я не твоя! — вскидываюсь я в ответ, раздуваю ноздри от нахлынувшего гнева. — Ты так и не понял этого? Я не твоя, не его, вообще ничья!
Илья подрывается с места, делает шаг ко мне.
— Прости! Прости меня, придурка, идиота, мразь! Но я правда люблю тебя, так сильно, что мне крышу сносит. Я не смогу без тебя, не смогу жить, если ты уйдёшь, — он горячо шепчет, порывистый и прекрасный в своей страсти. — Я знаю, ты тоже меня любишь, несмотря ни на что.
— Кого ты
Он берёт мои руки в свои, осторожно, как хрупкие цветы, и я не вырываюсь.
— Знаю. — Илья смотрит на меня в упор, длинные ресницы подрагивают. Он совсем рядом, притягивает меня, как магнитом. — Знаю, что в тебе достаточно силы, чтобы простить меня. Что ты сможешь полюбить меня снова, если разрешишь себе. И я знаю, что ты не хочешь выходить за убийцу, пусть у него даже все деньги мира. Ты не такая.
Я судорожно вздыхаю, и слёзы снова ползут вниз, чертят мокрые дорожки. Мой голос глух и бесстрастен.
— Да как же ты не поймёшь, что дело уже не в нём, а в тебе.
Острая пустота в груди расширяется, поглощает всё вокруг. Мне вдруг становится до одури, до дрожащих пальцев страшно, что она останется навсегда, зияющий провал в ничто, вселенский вакуум.
Илья тихо касается моего виска пальцами, отводит прядь в сторону. Рыдания рвутся из меня, и я зажмуриваюсь изо всех сил, пытаюсь дышать через мышечный спазм. И чувствую, как он накрывает мои губы своими.
— Браво! — Медленные хлопки взрывают тишину. Я отшатываюсь и вижу то, от чего внутри меня всё обрывается. Привалившись к дверному косяку, Дубовский сверлит нас глазами. И бритвенно-острая усмешка на его лице не предвещает ничего хорошего.
Глава 16: Потеря равновесия +
Я жду, что сейчас Дубовский взорвётся, раскидает нас по углам или примется крушить мебель, но проходит мгновение, другое — и ничего такого не происходит. Его лицо обретает бесстрастность, прочную, как стальные латы. Я не знаю, что происходит под ними. Даже не уверена, что там вообще что-то есть. Глаза Дубовского — два озерца с потаёнными омутами, непроницаемые и спокойные, как вода, словно задёрнуты занавесками. Под моим испуганным взглядом из них уходит последний блеск. Он обращается в статую, совершенную и преисполненную презрения. Хотя, нет. Даже презрение — слишком сильное чувство, чтобы появиться в нём.
Мои ладони упираются Илье в грудь, я легонько отталкиваю его.
— Что ты наделал? — говорю я и кажусь себе предательницей. Мой моральный компас вращается, как бешеный, я сама не понимаю, почему хочу защищать его и выгораживать после всего, что было. Корни проросли глубоко, их не вырвать просто так. Илья не слепой, он видит мои колебания. И достаточно отважен (или глуп?), чтобы обнять меня за плечи на глазах у Дубовского. Я безуспешно дёргаюсь, пытаюсь сбросить хватку и говорю, вкладывая все смыслы разом: — Отпусти меня.
— Ты бы послушал её, — спокойно говорит Дубовский. Тоном, которым сообщают, что на улице небольшой дождь. И от него мне в тысячу раз страшнее, чем если бы
— А то что? — Я не верю своим ушам, изумлённо задираю голову. Илья зло оскаливается, я чувствую, как потряхивает его изнутри. Он боится, несомненно, боится. Но он делает это — бросает вызов Дубовскому. Совершенно по-дурацки, как подросток, который пытается отстоять авторитет в классе.
Меня коробит. Опять эти игры, бесконечное перетягивание каната. Они же оба думают, что победитель получит приз — меня. И мнение приза ни один учитывать даже не собирается. Мне будто бы не положено иметь своей воли и желаний, только следовать за тем, кто выше прыгнет, дальше плюнет или поднимет самый тяжёлый камень. Я прижимаю руку ко лбу, прячусь за ней, как за козырьком.
— Он тебя убьёт, — говорю я Илье. Злости почти нет, так, слабые отголоски. — Ты правда не понимаешь?
— Киса дело говорит, — подтверждает Дубовский. Он не удостаивает меня даже взгляда, но я подозреваю, что проскользнуть мимо него незаметно всё равно не получится.
Илья вдруг содрогается.
— Как ты её назвал? — шипит он, как вода на сковороде.
— А что такое? — Тёмные брови Дубовского чуть приподнимаются, на лице проступает ехидная насмешка. — Киса не сообщила, что теперь я решаю, кем ей быть и что делать?
Я прожигаю Дубовского взглядом, и он наконец-то замечает моё существование. Усмешка становится совсем ядовитой, но в глаза мечут ледяные стрелы, не дают обмануться. О, как же он доволен собой. Вертит всеми вокруг, как заблагорассудится. Наслаждается, получая предсказуемые реакции. Ведь всё это — его правила, а значит, победитель возможен только один. Он сам.
Меня обуревает желание сломать его планы. Показать, что он не может контролировать всё на свете, что есть вещи, ему неподвластные. Я хочу выбить землю у него из-под ног и посмотреть, как он рухнет на колени. И тогда, быть может, я увижу его настоящего. Беззащитного. Растерянного. Открытого. Внутренне я морщусь: «Если там есть, на кого смотреть».
Я перевожу взгляд на Илью, который совершенно раскалился от напряжения и злости, вот-вот из ушей пар повалит. Касаюсь ладонью его лица, мимолётно удивляясь — какое же знакомое ощущение, — и заставляю повернуться ко мне. Краем глаза я вижу, что Дубовский всё ещё недвижим, как скала. Он не понимает. Как и Илья, который смотрит на меня растерянно, как щенок. Во мне разгорается какое-то нездоровое веселье, адреналиновая волна поднимается в пик. Сейчас я брошусь на амбразуру, спрыгну с самого высокого моста, выброшусь с парашютом — и не факт, что выживу.
— А знаешь, — мягко говорю я, проводя пальцем по краю подбородка парня, — не обращай на него внимания, милый. Он не сможет нас разлучить, правда же?
Ошарашенный Илья едва не роняет челюсть на пол. Он в изумлении таращит на меня глаза, но тут же вспыхивает такой радостью, что я чувствую укол совести. Совсем слабый, пусть, но эта игла отравлена. Илья тянется ко мне губами и я прикрываю веки, ожидая касания.
Ручища Дубовского отрывает его от меня в тот же миг. Я взвизгиваю, глядя, как Илья врезается в стену и обрушивается вниз. «Доигралась, доигралась», — в панике думаю я.