Невеста из Холмов
Шрифт:
– Моя душа теперь всегда с тобой… – прошептала она. Ей очень хотелось сказать «не разбей», но это звучало по-детски и глупо. Поэтому просто молча смотрела и почувствовала, как по лицу катятся слезы.
Интересно, а мама плакала, обмениваясь Кристаллами с отцом? Нет, наверно. Вот отец мог бы – от радости и волнения. Ши не считали проявления чувств недостойными. Это мама любила умеренность во всем.
Брадан смотрел изумленно. Если бы Эшлин могла прочесть его мысли, то узнала бы, что он не ожидал такого подарка, но еще менее он ожидал слез встреченной им в лесу девушки, самой красивой из виденных им в жизни. Сейчас
Он протянул руку, вытирая ее щеку, как вытер бы свою, только бережнее.
– Не огорчайся, пожалуйста. Ну что ты. Я вернусь сразу же после новолуния, – он коснулся кулона мокрыми от ее слез пальцами. – А это я буду хранить. Я не потеряю!
А потом, еще до рассвета, ушел сквозь холм на свою сторону. Чтобы больше не вернуться.
Символы на заколке были непонятными. Черточки. Словно детская рука пыталась изобразить елочку. Еще елочку, немного другую. И березку. Эшлин не смогла их понять.
Она думала, что он придет на Осеннее Равноденствие. До него как раз оставалось немного, Врата открывались легко в этот теплый день благословения урожая, люди приходили к холмам и приносили яблоки, и морковь, и овсяные колосья, приводили овец и коз, несли на руках детей. Ши выходили навстречу, касались плодов, гладили мягкую шерсть животных и встрепанные волосы любопытно оглядывающихся детей, желая удачи и благополучия. Люди отдаривались хлебной закваской и свежим молоком, как заведено. Эшлин сама вызвалась выйти с матерью на благословение урожая в том году, хотя это было скучно – стоять, улыбаться, кивать головой. Зато неуправляемой магии хватало на простое и привычное. Только на это.
– Старшая сестрица, дочь холма, прими сердце хлеба, коснись моего сына.
– Младшая сестрица, дочь дымного очага, принимаю твой дар, будь благословенна ты, и твой сын, и твой дом.
Одни и те же слова. Несколько часов. Старики в праздничных нарядах с корзинами яблок под вышитыми полотенцами – Ройсин коснулась сильно хромавшей седоволосой женщины, которую подростки вели под руки, и та выпрямилась, шагнула без боли, посмотрела изумленно, заговорила торопливые благодарности. Румяная счастливая невеста в венке – Эшлин благословила ее брак и пожелала сильного сына и красивой дочери. Мать с выводком шумных веселых мальчишек. Вдовец с застенчивой дочкой, которая несла на руках ягненка. Разные. Пахнущие дымом, работой и хлебом. Праздничные. Не те.
Брадан не пришел.
Он не пришел и на Самайн – ночь охотничьего танца, когда ши выезжали верхом, с факелами в руках, в лучших одеждах со знаками рода и раскрашивали лица в родовые цвета. Люди всегда приходили посмотреть на творящуюся красоту. Эшлин искала взглядом Брадана так, что едва не сбила дважды сложные перестроения – «горная река» и «осенняя змея»; к счастью, ее спокойная рыжая лошадь помнила их лучше хозяйки.
Брадан не пришел.
Когда он не пришел и на Йоль, она перестала ждать. И рассказала брату. Немного. Не все. Не о клятве перед горящим огнем, нет. О том, что привела в холмы человека, последовавшего за ней случайно, и он унес ее Кристалл. И что об этом нельзя знать никому.
– Давай найдем его и накажем, – воодушевился Мэдью. – Сами.
Эшлин подумала хорошо и шлепнула брата полотенцем.
С того дня они ждали Церемонии. Когда Мэдью получит Кристалл. Так было легче – делить с кем-то тайну.
Но невыносимо тяжело ждать последние часы. Перед тем как все могло быть спасено или уничтожено окончательно.
Эшлин поняла, что уже давно нарисовала все нужное и просто стоит на коленях и смотрит, как пушистые тени веток елозят по половицам. Снаружи поднимался ветер.
Этот бесконечный день не терпел остановок. Уже скоро в саду появятся гости, под любопытными взглядами которых захочется исчезнуть, растаять. Впрочем, тающий снег сначала превращается в грязную ледышку, полную ошметков земли и хвои, и только потом растекается весенней водой. А Эшлин самой себе уже напоминала ледышку, тонкую, сероватую, сквозь хрусткую пластинку которой видны прошлогодние травы.
Девушка кое-как вытерла руки и выбежала на улицу, тут же столкнувшись с тетушкой Рианной, которая прибыла еще вчера, помогать с подготовкой праздника. На ее вышитом золотыми нитями платье – тетушка любила роскошь – резко выделялся приколотый паттеран из веточек можжевельника. От его аромата снова едва не выступили слезы. Интересно, тетушка решила усилить этим оберегом свои магические способности или женское очарование?
– Эшлин, дитя, что ты здесь делаешь? До завтрашнего дня здесь все будет оплетено тростником для старейшины, – тетушка произнесла последнее слово таким тоном, что стало понятно, для кого собирали можжевельник. Можжевельник – сила. Сила воина, сила красоты, сила домашнего очага, сила мага.
– Здесь? – узелок с остатками трав и углем выскользнул из пальцев девушки. – И домик над скалой тоже?
– Да, чтобы старейшине не досаждали те юнцы, которым не повезет вместе с именинником пойти к нему в обучение. Опять ты решила просидеть все веселье в дальнем углу сада, дитя? Одно дело, когда тяжкий гейс, который сложно выполнить, дается при рождении, но то, в чем ты сама себе поклялась…
Эшлин старалась дышать глубоко и размеренно, чтобы чувства не набегали одно на другое, как волны на берег. Она подняла узелок и посмотрела на него, одновременно пряча глаза и изображая смирение.
– Так вышло, тетушка, я еще не до конца искупила свои ошибки. А за тростниковое плетение никто не войдет без приглашения, верно?
– Да, Эшлин. Старейшина Гьетал не любит лишней суеты.
Выражение лица тетушки Рианны стало злобно-мечтательным, будто мечтала она придушить всех, кто посмеет потревожить покой важного гостя. Она так же прищуривала вытянутые черные глаза, когда, гадая, произносила какую-нибудь пакость.
Гадала тетушка хорошо. Эшлин поспешила дальше – пока та не поняла лишнего.
Сто двадцать четыре шага к зеленому шатру со столом, который почти закончили накрывать. Чтобы решиться идти на испытание духа без Кристалла, нужно быть безумной. Эшлин считала шаги, блюда с кушаньями, птиц в ветвях – только бы отвлечься в те моменты, когда сердце стискивали тревога и боль. Если вокруг расставляют, выносят, укрепляют и украшают, гораздо проще держать себя в руках. Размеренная, спокойная устремленность втягивает в себя и передается. Хочется подхватить общее дело и отгородиться им от навязчивых мыслей.