Невеста Лесовика
Шрифт:
— Не тебе меня судить. У тебя-то вон хорошо всё. Царицей почти стала. А я вот… одна, — и снова заплакала.
— Так ты потому и одна, что прогоняешь всех или силой удерживаешь. Кому бы понравилось? Мы ж тебе не русалки, помыкать нами. Те-то всё стерпят.
— А ежели он этого не стерпит, так и не нужна я ему. И он мне не нужен, значит! — ответила Болотница, слёзы вытирая. Поднялась из-за стола, не поемши, и более ничего не добавила. Ушла.
— И кто тебя такую поймёт? — спросила, когда её уж и след простыл. —
Я, хоть и расстроенная, ложиться голодной не хотела. Поклевала немного одна. И только потом в опочивальню направилась. Прислушивалась, прислушивалась перед сном, но так шагов Степана и не услышала. Выходит, права была Болотница, когда говорила, что не вернётся он. А таким влюблённым казался…
Ну, оно для Степана, может, и неплохо, что не вернулся. Болотница — девушка непростая. К ней подход искать нужно. И терпение иметь железное. Но всё же таки грустно, что у них не сложилось. По глупости ведь. Не по делу.
И одной тут теперь куковать — тоже досадно.
На этих печальных мыслях я и закимарила. А потом, чую, сон мне снится. Грохот какой-то в том сне. Земля под ногами дрожит. Болото в истерике бьётся. И ветер! Ветер такой крутит, что только держись. Было бы за что. Кусты-то тут хлипкие.
Я во сне-то этом за какую-то лозину ухватилась, но чувствую, не удержит она меня. А потом тяжёлое что-то, видать, ветром подхваченное, в плечо меня как толкнёт. И опять. И снова. И растолкало меня это что-то.
Открываю глаза. Надо мной Степан нависает. Мокрый весь. Только приплыл. И глаза у него испуганные, по пять копеек. А на улице и правда громыхает, и ветер свистит. Так, что даже хоромы, кажется, раскачиваются.
— Стёпа, ты чего? — спросила охрипшим спросонья голосом. — А там буря, что ли, какая? — глянула на окошко узенькое.
— Беда, — выдохнул Степан. — Царь-батюшка идёт. Болото сушить будет.
— Как сушить? — я с постели-то подскочила. — А как же лягушки? И Болотница как?
За русалок злобных этих мне не слишком переживалось. Пусть другое себе болото поищут.
— Вот так сушить. Говорит, что нечего от Болотницы понимания ждать. Если словами договариваться не хочет, тогда делами будут разговаривать. Выбирайтесь, — подал мне руку. — Накиньте что-нибудь. К завесе пойдём. Проведу вас, как только она ослабнет.
— А с чего она ослабнуть-то должна?
— С того, — ответил Степан, — что силу Болотница из болота своего берёт. Если иссыхать оно начнёт, так и сила будет уходить, — говорит, а сам грустный-грустный.
— Так ты не обо мне бы беспокоился, — укорила его. — Вон зазнобу бы лучше свою нашёл. Она небось в терзаниях мечется. А пощады гордость просить ей не позволяет. Она же вся важная такая. Куда ей до просьб опускаться?
Стёпа кивнул.
— Вы меня тогда
Я хоть и согласилась, но всё же таки думала, что, когда дело касалось русалок, мы бы и вдвоём с ними не совладали ни за что. Им надёжнее совсем на глаза не попадаться. Чем в битву с ними вступать.
Оделась я, значит, наспех и в сени вышла. Сижу, в окно стараюсь не смотреть. Потому что за окном этим какой-то конец света разворачивается, не меньше. Сверкает, свистит, воет всё. О-ох, не хотела бы я врагом лесовиковским оказаться. С такими царями лучше уж дружбу водить, чем в распри пускаться. Оно, может, и правильно, что он такой. Вон, окоромя Болотницы, к нему никто больше и не суётся. Да и она, наверное, теперь тоже не будет. Если вообще не уйдёт в другие места.
Сидела я долго, пока не вышел Степан с Болотницей под руку. Она заплаканная вся, на меня старается не смотреть. Стёпа серьёзный. Ведёт её и что-то на ухо продолжает объяснять. И уж как закончил он, подходит ко мне Болотница и говорит:
— Отпущу тебя. Но при одном условии отпущу. Что ни царь твой не станет моё болото трогать, ни дети его потом. А взамен обещаю, что не буду к окраине города ближе его пододвигать. На том и помиримся, — сказала она это и видно, что тяжело ей слова такие дались. Видать, не привыкла неправоту свою признавать. Но хорошо хоть Степан её убедить сумел. Она ведь упёртая. Сама бы ни за что на такое не решилась.
— И что же, отпустишь и на слово мне поверишь? Что передам всё как есть.
Болотница губы поджала и спустя мгновение кивнула.
Ай да Степа-ан! Ну чудо сотворил, не меньше.
— И правильно. Я хоть и не царь лесной, но тоже слово сдержать могу. Не все люди такие уж ненадёжные. Можно иногда и довериться. Для разнообразия-то.
— Всё иди, — махнула она рукой. — Пока я не передумала.
Стёпа на прощание приобнял её уж больно как-то по-свойски и ко мне направился.
— Нам главное, чтобы царь-батюшка увидел, что отпустили вас. Поэтому пойдём по тропке открыто.
— Открыто — это, конечно, хорошо, — согласилась я. — Лишь бы только ветром нас с этой тропки не сдуло. Держаться там не за что, — напомнила ему.
— Авось не сдует.
Ох уж это авось. Иногда только на него и можно положиться. Когда ни на что другое надёги нет.
В общем, пошли мы со Стёпой по методу «авось» прямо по тропинке. Над нами сверкает вспышками, в воздухе напряжение такое, что от свежести грозовой аж в ноздрях свербит. В лицо ветер бьётся остервенелый и дождём мелким присыпает. Или это не дождь вовсе, а с болота воду сдувает… Идём мы, значит, со Стёпой и держимся друг за дружку. И тогда-то раздаётся такой треск, что от страха хоть наземь падай.