Невеста Лесовика
Шрифт:
Побежала к ней, пока не поздно, а она, ещё раз взвизгнув, таки оступилась. Покатилась на пятой точке, ступеньки деревянные собирая, и тоже руками размахивает, за полки цепляется. Верхнюю-то я уже ликвидировала. А вот нижняя ещё цела была. За неё-то Болотница и ухватилась.
Ну и, конечно, полка, от времени подгнившая, не выдержала такого напора. Летит, значит, Болотница, а по подклети грохот стоит опять. И пустые горшки на пол сыплются. Приземлились они с Болотницей одновременно. Все по сторонам от неё, а вот кадушка какая-то пустая, та всё-таки угораздила. Прицел взяла и как жахнет
Вскрикнула я испуганно и принялась свою похитительницу поднимать. А она чертыхается, шарахается от меня и ладонью щёку потирает.
— Да чего орёшь-то ты? — спросила у неё обиженно. — Это ж я, Агнешка. Не узнала, что ли?
Таких отборных ругательств, как от Болотницы, я и в жизни не слышала. Мужики у нас на селе и то культурнее выражались.
А я смотрю на неё и думаю: «Ну вот… Ещё одна с подбитым глазом. Что ж за неудача-то меня сегодня преследует?»
Царя подбила, эту чуть до смерти не перепугала. Хотя ей-то уж к чудовищам не привыкать.
Ох, долго она в себя приходила. Присела на лестничную ступеньку, подышала малёхонько, проругалась. И уже потом на меня зырк.
— Ты почему не у себя в доме? Я ж тебе избу выделила.
— Себе б такую выделила. Я бы посмотрела, сколько ты там прожила. И вообще, как же гостеприимство? И угощения? В наших краях не принято путников голодными оставлять. А ты что же? — устыдила её. — Э-эх, одичала совсем в своих болотах. Вон деревню целую сгубила и кукуешь одна. А когда компания появляется, даже приветить не можешь. Мне вон самой приходится себя привечать.
— Да уж, приветила так приветила, — Болотница обвела взглядом испорченную подклеть. — И на кой я тебя вообще приманила?
— Вот именно, на кой? Жила бы себе спокойно. А теперь что? Я ведь есть хочу не изредка, а каждый день. И даже не по разу. Отпустила б ты меня, пока я ещё что-нибудь у тебя в хоромах не переломала, — взмолилась я жалостливо.
Но Болотница оказалась не из сердобольных.
— Ещё чего, отпускать тебя. Не для того приводила. Говорю, что жить будешь здесь. Значит, здесь.
— Здесь — это в хоромах? — переспросила я, намекая, что по-другому мы точно не договоримся.
Болотница скривилась, но всё-таки кивнула.
— В хоромах.
— Ну, раз так, то надо бы потрапезничать. Я тут мясо нашла, — показала на спасённый горшок, — и соленья. Вот хоть бы и ими, ежели другого ничего не имеется.
— Уж с этим я и без тебя решу. Ты сюда больше не спускайся. А то совсем без съестного останемся, — сказала она строго. И хотя доверия насчёт еды у меня к ней не было, спорить я всё же таки не стала. Ежели что, можно будет потом передоговориться.
— Ладно. Но и ты тоже не лютуй. У меня судьба непростая была — вон, жертвенник да болота — я терпеть голодовку не стану.
Болотница вздохнула. Обвела напоследок взглядом испорченную подклеть да и начала подниматься на выход. Ну и я за ней, тихонечко, чтобы не слишком близко идти. Чувствовалась между нами струна какая-то натянутая. Думалось, чуть перетянуть ещё, и как лопнет! И тогда уже одними разбитыми горшками не отделаешься. Хотя струну эту, надо сказать, натягивала не я.
«Мужчины… что с них взять?» — подумалось мне. — «Они вон в своих-то чувствах разобраться не могут. Не то что в девичьих».
— Ты себе какие комнаты выбрала? — спросила Болотница, дождавшись, когда я из подклети вылезу.
— Да вон в том крыле. Те, что поприличней были.
Она призадумалась, наверное, вспоминая, были ли в том крыле хотя бы одни приличные комнаты, и, сообразив, кивнула.
— Подожди там, — велела мне, — тебя позовут.
Это, конечно, и радовало, и расстраивало одновременно. Кушать-то хотелось сейчас, а позвать должны были потом. И мне совершенно было неясно, зачем уж нужно кого-то ждать. Когда и мясо найдено и спасено, и соленья тоже имеются. К чему терпеть? Но чтобы не обижать хозяйку — обиды она уж слишком плохо переносила — я сделала, как было велено. Поплелась в свои комнаты ждать. И уж думала, не дождусь. Настолько желудок от голода сводило.
Но Болотница, хоть и не отличаясь гостеприимством, слово своё держать умела. Пришла за мной зелёненькая девушка, волосы, спутанные, сзади сетью рыболовной перевязаны, русалка, знать. И говорит, мол, пора трапезничать.
Я, едва о харчах заслышав, подхватилась с лавки, на которой посиживала да в высокое окошко поглядывала, и побежала к дверям. За русалкой в горницу, а оттуда — в трапезную. А на столе — ну не то чтобы разносолы — но еды хватало. И мясо какое-то, уж страшно спрашивать чьё. И яйца малёхонькие, явно не куриные. И — мать моя! — лягушки. Не живые, поджаренные. Ну… такое я точно кушать не буду. Жалко даже стало квакух. Мне теперь иначе их остервенелые трели слышаться будут. Тоскливее, что ли.
После трапезы, кою Болотница со мной разделила, мы с ней встали перед дилеммой. Чем я, собственно, на её болоте буду заниматься. Лесовика, как она неустанно повторяла, ждать не стоило. Потому вопрос моего досуга вставал остро.
— Ну, не знаю, — пожала Болотница плечами. — Хоромы убери, если совсем тебе скучно.
Поначалу её предложение таким уж весёлым не показалось. Но потом я решила, что раз заниматься и правда нечем, то завтра всё же примусь за уборку. Оно вроде и опрятно у неё содержалось, но не везде. В тех комнатах, куда она не заходила, творился настоящий бардак. Вот за них и возьмусь. Всё равно Есения не узнает, чем я здесь развлекаться буду.
В голове прозвучало её строгим голосом: «Не положено!» — и мне как-то погрустнело. Неужто Болотница права, и никогда мне больше в город к Лесовику не вернуться?
Поначалу-то, когда он меня с жертвенника стаскивал, я была ну очень уж против. А теперь, пожив с ним немного, совсем стала за. Хорошо мне с ним было, и даже хворь моя и бешено сердце колотящееся не пугали. Ну, пусть бы мне дурнело при нём, ничего же страшного.
— Э-эх, вернуться бы, — сказала я мечтательно, укладываясь вечером спать. — Надо бы завтра, когда Болотница чем-нибудь занята будет, обследовать местность. Только так, чтобы русалки меня не заметили.