Невеста скандального шпиона
Шрифт:
В беспокойстве она покинула его комнату и побрела по коридору. Оказавшись, наконец, возле комнаты Рена она решила проверить в каком состоянии его лихорадка.
Рен не мог спать. Он знал, что уже было очень поздно, потому что он слышал бой часов в каких-то других комнатах. Но его голова ныла самым ужасным образом.
Он упрямо отказался от дозы настойки опия перед тем как слуга, приставленный к нему, отправился спать. Тот пожал плечами и поставил бутылочку на сундук в другом конце комнаты. В том, что касалось
По крайней мере, он вспомнил и попросил слугу побрить его, и был удивлен, увидев себя в зеркале, которое ему принесли — после этого он стал выглядеть более цивилизованным.
Он снова повернулся, и перед его глазами от боли вспыхнули яркие точки света. Он лежал совершенно неподвижно, даже не дыша, до тех пор, пока голова не перестала гудеть, и его зрение не прояснилось. Затем он заморгал.
Перед ним стоял ангел. Это была Вилла, и единственная свеча освещала ее красоту. У него совершенно перехватило дыхание от этого видения перед ним.
Ее волосы были распущены, падая блестящими волнами ей на плечи. Она была полностью закутана в халат, но даже просто видеть ее в одежде, предназначенной для сна, казалось изысканно интимным.
После того, как она ушла от него этим утром, Рен пришел к успокаивающему выводу: его не волнует тот факт, что она замужем. Он будет подбирать те крохи внимания, которые Вилла пожелает бросить ему, если только она снова придет к нему.
Он неуверенно улыбнулся ей и сделал беспечную ошибку, попытавшись сесть, чтобы лучше видеть ее.
Боль схватила его за шею и снова бросила вниз, скрутила его живот и заставила его зубы сжаться с такой силой, что он подумал, что они могут зашататься.
Комната закружилась вокруг его сознания, пока образы не смешались и не потускнели. Он крепко зажмурил глаза и просто попытался перенести это головокружение, пока оно снова не отпустит его.
Когда мир перестал кружиться, и боль в его животе успокоилась, он смог определить, что прохладное, успокаивающее давление на его лоб исходит от ладони Виллы. Она тихо разговаривала с ним, успокаивая его ничего не значащими словами, которые обычно говорят раненым диким созданиям.
Он открыл глаза и увидел то, что он так мечтал увидеть в течение этого бесконечного прошедшего дня. Она была всего в дюймах от него, ее соболиные волосы падали с ее плеча, лаская его щеку.
— Ваша лихорадка усилилась, — прошептала она, и ее дыхание коснулось его губ, как нежный летний ветерок.
Вилла была обеспокоена. Рен покраснел и выглядел ошеломленным. Что она должна делать? Кажется, он испытывает достаточно сильную боль. Она быстро осмотрела комнату и заметила бутылочку, которую оставил доктор. Какой-то дурак поставил ее слишком далеко, вне пределов досягаемости Рена.
Она быстро взяла ее вместе с ложкой, лежащей рядом, и
— Я не знаю, сколько нужно давать вам, но мы можем начать с одной ложки и посмотрим, поможет ли это вам.
Он проглотил настойку с благодарностью, закрыв глаза.
Затем Вилла приподняла его за плечи, чтобы взбить подушки за его спиной. То, что он лежал пластом, не помогало его дыханию.
Настойка опия тоже начала свою работу, заставляя его плыть над болью, осознавая ее, но не ощущая.
Он открыл глаза и улыбнулся ей.
— Невероятно.
Она улыбнулась в ответ.
— Вы чувствуете себя лучше?
— Нет. Да. Я имел в виду, что это вы — невероятная.
Тогда она по-настоящему улыбнулась, широкой, обаятельной улыбкой, от которой у него снова перехватило дыхание.
— Я… — он в ужасе остановил себя.
Господи Боже, он почти сказал, что он любит ее. Настойка опия начала влиять на его сознание. Он едва знал ее, очень мало разговаривал с ней и при большинстве их встреч вел себя, как осел.
Но она была так невероятна. И она была здесь с ним.
— Из жалости, — он осознал, что проговорил эти слова вслух.
Она некоторое время смотрела на него, затем покачала головой.
— Я не жалею вас. Вы умны, иногда высокомерны, но вы внушаете восхищение, а не жалость.
Восхищение?
— Я пытался убить вашего мужа.
— Но не убили. Вы пришли сюда, чтобы сделать то, что подсказывали вам ваши убеждения. Вот этим я восхищаюсь.
— Но я урод. Всего лишь обломок человека.
Она наклонила голову, рассматривая его шрамы со смущающей откровенностью. Он не отвернулся. Пусть она увидит, кем он стал.
— Вы выглядите гораздо лучше сегодня вечером. Если вы чувствуете себя более комфортно, то мне вероятно нужно уйти.
— Нет! — Господи, в его голосе прозвучало отчаяние, но его это не заботило. — Пожалуйста, останьтесь.
— Очень хорошо, тогда слушайте внимательно. Для меня вы не урод и не калека или кто-то еще, кем вы называете себя. Вы прекрасный, достойный восхищения человек, который через многое прошел, и последствия этого отразились на вас. Вот и все.
Она приподняла голову.
— Если я отрежу свои волосы, неужели от этого я перестану быть самой собой?
— Едва ли это то же самое…
Ее прохладные пальцы легли на его губы, останавливая слова.
— Вы должны слушать.
Он хотел поцеловать кончики ее пальцев, но не сделал этого. Она наклонилась ближе к нему, еще раз положив руку на его лицо.
— Вы не животное.
Болезненная тоска смешалась с настойкой опия. Он потянулся к ней, притянул ее вниз, погрузив пальцы в ее волосы, и мечтательно прижался ртом к ее губам. Бутылочка с настойкой опия выскользнула из ее руки и со стуком упала на ковер.