Невеста смерти

Вихрева Елена

— Ты тоже неграмотный? — поинтересовался злочинец.

— Почему же? Грамотный. Прочитал. И, прости, не понял. Все в кучу. И, кстати, Сенат не препятствует деятельности храмов Исиды. Этими вопросами занимается Верховный понтифик.

— Не умничай! Давай девчонку. Смотри, что мы будем делать!

В школе раздался детский многолосый плач, и на довольно высоком подоконнике окна школы появилась маленькая детская фигурка… Сзади за ребенком виднелся смутный силуэт взрослого мужчины.

— За ребенком прячешься? — все так же спокойным усталым голосом поинтересовался префект.

— А ты прячешься за доспехами

и своими солдатами! Учти, начнете стрелять, попадете в пацаненка.

— Хорошо. Я прикажу солдатам отойти. И, если тебе так приятнее, могу и доспехи снять, — и он недрогнувшей рукой снял шлем, передал его в руки подбежавшему контуберналу, отстегнул застежки доспеха, и остался в одной тунике.

Секст Фонтей совершенно не боялся получить стрелу — ничего нового не произошло бы, а если насмерть — то он уже об этом бы не узнал. Он стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину, и слегка прищуренными глазами рассматривал здание, возвышающееся перед ним. В его голове постепенно складывалось представление, как и куда должны пойти спекулатории, чтобы проникнуть в здание и постараться сразу обезопассить детей. И вот с детьми у него картинка не складывалась — ведь не ясно, где они там? Собрали ли их в кучку посреди комнаты? Или они так и сидят на своих табуреточках? Фонтей понял, что ему сейчас необыкновенно остро не хватает живого ума Гайи.

Даже Марс, Дарий и другие ребята, готовящиеся сейчас к штурму, были умелыми и отважными воинами, но предусмотреть все так, как могла это сделать Гайя, им было не под силу.

И, словно боги услышали его мысли — дробный стук копыт, несколько негромких фраз у линии оцепления, и вот:

— Разрешие приступить к выполнению служебных обязанностей?

— Центурион? — он удивился и обрадовался одновременно, потому что видел из императорской ложи, как она поливала арену кровью, и даже не стал наказывать Марса за проявленное нетерпение и этот прыжок на арену, ставший предметом обсуждения всего города. — Нужна. Давай введу в курс дела. Сама-то как?

— Нормально. Так что у нас тут?

— Гайя! — подскочил к ней Марс, с уже закрытым лицом, и из-за этого его серые глаза казались еще выразительнее, потому что не было видно остальных черт лица.

— Да, центурион. Слушаю тебя, — она холодно поприветствовала его так, как будто они и не были знакомы, а так, встретились случайно два офицера на серьезном задании.

— Милая, как ты? Врач отпустил тебя сюда?!

— В чем дело? Здесь захвачены дети. При чем тут посторонние вопросы. И у нас что, врач командует когортой спекулаториев? Я что-то пропустила, пока прыгала на арене?

Марс понял сразу, что она на него ужасно злится. И даже догадывался, почему — и этот его порыв чувств с изъявлением ей своей любви на глазах у всего города, да и угораздило же его отвезти ее к этому сухарю Кезону, умеющему лечить кашель и ноющую поясницу, но пугающемуся при виде кровоточащих ран. «Наверняка он ей таки что-то вякнул. Про место женщины в римском обществе», — с досадой подумал Марс, понимая, что здесь и сейчас объясняться с Гайей невозможно, и лучше оставить все как есть до лучших времен. Если они оба доживут до конца операции.

Она едва успела вникнуть в суть присходящего, как снова раздался крик поганца:

— Вы все там что, заснули? Сейчас начну детей по кускам выбрасывать, они уже надоели.

Ноют, зассали тут все, — он встряхнул стоящего на подоконнике мальчика так, что ребенок зашелся в истерическом крике.

Но тут произошло нечтно невероятное — мелькнула в окне еще одна мелкая тень, раздался тонкий, но тверый голосок:

— Не смей! Не трогай моего друга!

Гайя и префект с замиранием сердца успели разглядеть, как маленький мальчик попытался ударить поганца то ли кодикиллусом, то ли частью сломанной школьной табуретки, но был безжалостно отброшен резким ударом руки. До них донесся сдавленный стон.

— Так, — Гайя поправила меч. — Пора. Иначе начнем терять заложников.

Префект прикрыл глаза в знак согласия, давая ей полную свободу действий.

— Тебе же нужна девочка назад? — поинтересовалась Гайя у поганца. — Предлагаю себя. Сам же говоришь, что дети ноют, описались. Я не ною.

— Ты что, девка? — в голосе поганца звучало искреннее изумление. — Разденься, чтоб я это видел.

Гайя по примеру своего командира легко сняла шлем и стала отстегивать доспехи, моля Аполлона-целителя, чтобы кровь не проступила на тунике сквозь заспех наложенную повязку, но, видимо, скачка через весь город не смогла ей повредить, и она удовлетворенно вздохнула. Крови нет пока что, ну а боль внешне не видна. Она шагнула вперед, раскинув руки:

— Вот я, смотри.

— Оружие нигде не запрятано? Ну-ка, волосы распусти.

Она тряхнула головой и распустила свои рыжие локоны, упавшие ей на спину и плечи тяжелыми волнами.

— Хороша! — крикнул поганец. — Иди сюда, только медленно.

— К двери или к окну?

— К двери.

Она медленно, плавно пошла по брусчатке мостовой, легко вспрыгнула на высокую пешеходную часть улицы, ступила на крыльцо.

Марс провожал ее глазами, полными боли — ему вдруг так отчетливо стало понятно, что видит он любимую последнее мгновение в своей и ее жизни. И он смотрел, не отрываясь, стараясь впитать в себя каждое ее плавное движение сильного грациозного тела.

Едва Гайя переступила порог школы, как сильная мужская рука схватила ее выше локтя и грубо дернула вперед так, что она почувствовала, как еще шире рвется ее рана. Девушка скрипнула зубами, но нашла в себе силы улыбнуться тепло и спокойно детям, одновременно поднявшим на нее глаза.

— Ну что, мышата? Давайте знакомиться?

Поганец снова дернул ее и швырнул на пол туда, где были согнаны в дальний угол все дети. Малыши, хоть и были напуганы до крайности, но, увидев молодую, красивую, но все же взрослую и довольно крупную по сравнению с ними девушку, сразу почувствовали себя уверенне, прижались к ней.

— Тетя, я хочу пить, — доверчиво заглядывая ей в глаза, пролепетала заплаканная девочка.

И следом за ней запищали и остальные.

— Заткнитесь! — рявкнул главный злочинец, так и продолжавший стоять у окна, придерживая все еще стоящего на подоконнике парнишку лет восьми. — Ты, сука, заставь их замолчать. Иначе передушу их на твоих глазах. Или сначала тебя оттрахаю на их глазах. Да, так оно лучше.

Остальные двое поганцев захохотали, довольные шуткой своего главаря.

— Они дети, — примирительно сказала Гайя, вложив в голос как можно больше просительных и успокаивающих нот. — Они всего лишь дети и хотят пить.