Невеста смерти
Шрифт:
— Ничего особенного, — Гайя распрямила затекшую спину. — Пару часов. И ты догонишь Рагнара.
Таранис схватился за голову:
— Но… Мы же не сейчас…
— А оно сейчас началось, — возразила Гайя. — Разве ты не привык к внезапностям нашей службы?
Таранис молча кивнул, завязывая волосы узлом на затылке и наклоняясь к жене:
— Ты позволишь мне самому помочь тебе? Или привезти повитуху?
— Она сюда не поедет. — пролепетала Ренита. — Мы договаривались, что я у Юлии рожать буду, она туда привыкла уже приезжать. А сюда… Ну куда?
— Тебе привезти ее? — спокойным
— Нет, — категорически отказалась Ренита. — Она разозлится, и что-нибудь пойдет не так.
— Не надо, — остановил Гайю Таранис. — Я справлюсь.
Гайя подошла к Рутилию, крикнула от входа перепуганного капсария:
— Сейчас тебе предстоит путешествие. До соседней палатки.
Таринис остался наедине с Ренитой, издающей глухое рычание.
Он знал, как принимать роды — доводилось видеть в святилище, когда старика-друида звали помочь или, не вытерпев ожидания, приносили в святилище измученную роженицу. А уж лошадей принимал бессчетно. Таранис даже обрадовался, что Гайя увела капсария, да и сама ушла.
Он острожно растер жене поясницу, протер влажным лоскутом лоб:
— Держись, моя красавица. Ты у меня сильная, все пройдет быстро. Ты же не боишься?
— Нет, — Ренита взглянула в его сапфировые глаза и почувствовала, что тонет в них, как при первой встрече. — Ты же рядом…
Они пробыли рядом так долго, как никогда еще не были — около четырех часов стремился на свободу младенец, и наконец, выскользнул в широкие, надежные ладони отца. Ренита встрепенулась, услышав уверенный, но очень тонкий и нежный писк:
— Сын?
— Дочь, — рассмеялся Таранис, вглядываясь в красное сморщенное лицо малышки. — Смотри! У нее синие глаза! Такие синие!
— Синие, — с облегчением выдохнула Ренита. — И пушок на голове черный, как у тебя.
Тарнис положил ей обмытого младенца на грудь, а сам обрушился на колени возле койки:
— Прости, родная. Прости, что сомневался. Я так ревновал… прости…
— Все же прояснилось. Так что вспоминать… — Ренита пребывала в блаженном ощущении полного счастья, потому что на груди копошилась, схватив сосок розовыми губками, новорожденная дочь, а рядом их обеих обнимал и был готов защитить от всех бед любящий и любимый красавец-муж.
— Дарий, — окликнул друга Марс. — Слезай с коня. Я придержу тело. Поверь, я знаю, что говорю! Я хоронил Гайю!
Марс едва не сорвался и не продолжил фразу словами: «…когда ты с ней плыл в Сирию». Он очень остро вспомнил свои чувства — мир рушился вокруг него, хотя внешне ничего не изменилось. Вечный Рим, небо, пинии и кипарисы, даже товарищи вокруг были все те же — разве что глаза у ребят были темными от клокотавшей ярости. Такие же, как у отряда Дария сейчас. Марс уже знал, что они едва не растерзали на месте оставшихся в живых при штурме наемников, среди которых оказался и переодетый жрец Изиды. Жреца успел буквально отбить подоспевший вовремя Друз, и Гайя была вызвана срочно из дворца допросить гада, категорически
Остальных к тому моменту, когда прибежал Друз, о чем-то спрашивать было бессмысленно — ребята сами по-быстрому задали основные вопросы, получив исчерпывающие ответы, но спрашивали так усердно, что оставили Друзу окровавленные бессознательные тела. Но жреца они не тронули, только жестко скрутили — сообразили, что остальные захваченные поганцы были просто тупыми мордоворотами, в обязанности которых входила защита важной птицы.
— И что дальше? — ровным, но совершенно ничего не выражающим голосом произнес Дарий, все же спрыгивая с коня.
— По порядку. И он установлен не нами, — стараясь выдержать его тон, ответил Марс, понимая, что достаточно одной неверной фразы, чтобы у Дария полностью сорвало крышу. — Проводишь ее к Харону.
Дарий поднял на него свои серые глаза, показавшиеся сейчас Марсу пеплом, остывшим на месте костра к такому же сероватому зимнему рассвету. Холодный тусклый серый цвет, глухой и сыпучий…
Марс, не дожидаясь разрешения или просьбы, сам снял с коня уже окоченевшее тело, показавшееся ему необыкновенно тяжелым по сравнению с тем, какой ему запомнилась Рыбка. Он кивнул Дарию, приглашая его следовать за собой — туда, где уже несколько раз складывали спекулатории погребальные костры для своих товарищей, не вернувшихся из боя.
— Когда? — все также безжизненно уронил Дарий, сам едва не падая, хоть и шел с пустыми руками, не решаясь отобрать у Марса завернутое в его плащ тело любимой.
— На рассвете. Друз уже послал за благовониями, покрывалом и урной.
— Я думал, ее следует отвезти в храм Флоры.
— Зачем? Ее отправят с воинскими почестями. Она же погибла не от того, что за редисом на кипарис полезла. В бою.
Дарий резко вздрогнул от не очень-то уместной шутки Марса, но в глазах появились признаки жизни:
— Наверное, Ксения именно такого конца и хотела себе. Но не так быстро.
— А кто знает, что в этой жизни быстро? — вздохнул Марс, опуская тело на мраморный постамент, предназначенный для погребальных костров. — Тебе вот двадцать четыре. А уже седина пробивается. А Гайя и вовсе с проседью…
— Гайя, — простонал на выдохе Дарий. — Зачем? Нет, почему… Почему моя девочка решила брать с нее пример?
— Наверное, по той же причине, что и ты был в нее влюблен. А я ее люблю почти десять лет. И если бы не случайность, то через несколько лет и Рыбка твоя стала бы такой же прекрасной воительницей. От которой не могут отвести глаз даже враги.
— Но ведь не стала! — Дарий сжал край мраморного постамента так, как будто хотел разломать его в крошку и освободить из каменной ловушки Рыбку.
— На все воля богов.
Марс знал, что Гайя едва успела начать допрос, как в штабную палатку ворвался капсарий, забывший всю воинскую дисциплину и здравый смысл, и увел ее, как выяснилось тут же и облетело весь лагерь, к рожающей Рените.
Фонтей, когда разобрался, в чем дело, запретил наказывать мальчишку, а сам схватился за голову: