Невеста смерти

Вихрева Елена

— Я же запоминаю рецепты…

— Умница. Я на тебя надеюсь.

— Сейчас, закончу с перевязками, и пойду.

— Кстати, Рагнар не возвращался? В смысле через валентрудий?

— Нет, — покачала головой Ренита, и на ее лицо снова набежала тень.

Гайе пора было возвращаться на тренировку, и они расстались.

Рените было безумно страшно. Город не пугал — пугали обстоятельства. Ей казалось, что все, начиная от вопящего ослика и до вопящей тем же тембром торговки в термополии на углу Длинной

улицы, смотрят на нее. Она еще плотнее завернулась в свое грубое одеяние, которому даже название придумать было бы сложно — это даже столой и паллием назвать нельзя. Причем одно из ее платьев оказалось разорвано в ночной потасовке и выброшено наводившими порядок во внутреннем дворике рабами под предводительством дежурного надсмотрщика.

«Странно, мне даже не дали взглянуть на трупы. Их же положено проверять каленым железом…»- подумала Ренита и успокоилась, потому что шипение и вонь горелой плоти ей так и не стали привычны, к тому же, чтоб накалить железный прут, надо было ждать прихода на работу кузнеца, который был вольноотпущенником и жил в инсуле за Бычьим рынком. Очевидно, помощник ланисты счел это утомительным. Как бы то ни было, Требоний заглянул к ней в валентрудий, когда она уже успела смыть со своего тела чужие прикосновения, завернуться в чистый хитон и заново обрабатывала грудь Тараниса:

— Подпиши.

Она мельком скользнула по списку из четырех ни о чем ей не говорящих имен и поставила свою подпись, скребнув остро отточенным стилом по буковому основанию кодикиллуса.

— Что это? — спросил Таранис, когда помощник ланисты вышел спешным шагом.

— Засвидетельствовала смерть. Гладиаторов, умерших от ран после боев.

— Разве кто-то умер? — он обвел взглядом спящих собратьев по несчастью.

— Это те, кого убила Гайя, — и она вкратце пересказала Терамису то, что произошло этой ночью до того момента, как он выскочил голый во двор и увидел ее на руках у Гайи.

— Гайя, конечно, воин великолепный, — кельт еле заметно сморщил нос от боли, воспользовавшись тем, что Ренита в этот момент смотрела не на него, а в плошку с растертой травой. — Но вот тебе не следовало одной ходить по ночам.

— Да? — устало переспросила Ренита. — Я живу в этом лудусе и даже не стала особо протестовать против некоторых изменений в своем статусе, именно потому, что здесь мне спокойно. И находясь среди мужчин, я для них не видима.

— А для меня? — он осторожно прикоснулся пальцами к ее подбородку, поднимая ее лицо с своему.

Она отстранилась, пожав плечами и нарочито нахмурившись:

— Подожди, не отвлекай. Тут и так… Вот зачем ты меня на руках таскал? Заново зашивать… и не понятно, за что цепляться иглой.

— Не шей. Или нет, цепляйся, как ты выражаешься, лишь бы чувствовать твои руки на груди.

Она посмотрела на него изумленно:

— Вообще-то я не ласкаю…

— Тебе так кажется. И не зачем было одурманивать меня там, в амфитеатре, — постепенно в его голосе послышались

жесткие нотки.

— Для твоего же блага, — она напряглась, и он почувствовал это.

— Какого?! Заставила меня ощутить себя мешком с отрубями?! Ты понимаешь, что мне больно не сейчас, даже если бы ты начала через эту дырку ребра вынимать по одному! Мне больно, что я не смог тебя защитить! Гайе честь и хвала, но она там оказалась случайно!

— Ты бы тоже не пошел бы со мной на обход. Просто потому, что тебе там нечего делать. Я не таскаю за собой пациентов, тем более по ночам, — Ренита понимала, что опять начала грубить Таранису, как привыкла годами делать это с каждым, кто пытался хоть как-то проникнуть к ее внутреннему миру.

Он сделал вид, что не заметил ее резкости — понимал, что пришлось пережить женщине меньше часа назад.

— Я услышал бы. И услышал бы раньше, чем сквозь твой дурман. И все могло бы сложиться по-другому. Тебя бы не тронули бы.

— Да? У Гайи оказалось с собой какое-то оружие. Не понимаю, что, но какие-то то ли заколки, то ли веретена… Я видела, как она их вытаскивала после боя у трупов из шей, — одними губами, чтоб не выдать подругу, сказала она кельту, наклонившись к самому его уху, затягивая бинт на его груди, и прибавила громче и снова со сварливыми интонациями. — А ты с чем? И в таком состоянии? Слег бы там раньше меня.

Он вздрогнул от возникшей перед глазами картины издевательств наемников над Ренитой, которые могли бы происходить перед его угасающим взором, и он бы корчился бы на этих же камнях, не в силах ей помочь. «Да, Гайя, ты оказалась там вовремя, и я твой должник», — подумал мужчина, а вслух лишь произнес:

— Милая моя, ты не представляешь, как ты мне дорога… Ты это единственное, что у меня есть в этом мире. Моя родина растоптана Римом, моя честь военного вождя тоже, раз уж я попал в плен. А ты… Ты вернула смысл жизни.

— Да? — похоже, у Рениты закончились слова, но тон стал теплее.

— Да. Я ведь не собирался возвращаться назад с той свадьбы. И нарочно поддался Марсу, решив, что он легко убьет меня. Хотя бы потому, что не знает.

Вот тут остолбенела Ренита… И не нашлась, что сказать, лишь мягко уложила его на постель:

— Спи. Я не буду больше давать тебе снотворное, спи сам. Если не сможешь, то скажи. Тогда дам.

Он поймал ее руку и поцеловал:

— Не волнуйся. Засну. Ты бы поспала.

— У меня много работы…

…Она задумалась, снова повторяя его слова про себя, а руки растирали в ступке новую порцию лекарства — скоро должны были проснуться остальные. А после забежала Гайя и тоже озадачила.

И вот Ренита у ворот жилого дома в сравнительно новом квартале, начавшем застраиваться только при Октавиане — еще при Цезаре здесь были только каменоломни с розовой пуццоланой, что и дало название Пыльной улице: по ней возили на стройки повозки с этим ценным сырьем.