Невеста сумеречной Тени
Шрифт:
— Она останется с нами, в целости и безопасности, если ты будешь хорошей девочкой. А вот и главное действующее лицо подъехало. Наконец-то.
Вижу, как верховой отряд с Эмилем во главе, клином врезается в толпу. Отстав на полкорпуса, за братом следует Стефан. От них волнами расходится Сияние, расшвыривая всех без разбора, но колкими иглами впиваясь только в Тень.
— Да ещё и с подмогой, — недовольно протягивает маг. На появление самого императора он, похоже, не рассчитывал. — Что ж, значит план меняется.
Я не успеваю и рта раскрыть, как Тень накрывает меня
Магия опускает меня на сцену, где ещё недавно проходило представление. Перед лицом появляются сапоги мага. Он разводит руки в стороны, и от его тела клубами разносится Тень. Ещё трое проклятых топчут людей, с каждой новой жертвой становясь всё больше и темнее. Яркие вспышки магии режут глаза, и я утыкаюсь лицом в скользкие от чужой крови доски. Боги, прекратите это безумие.
Макушку опаляет жаром огня, но он тут же сменяется мертвенным холодом Тени. Маг тихо охает, а я ощущаю на плечах прикосновение проклятого.
— Забери её! — срывается на крик мой похититель, когда над сценой оглушительно грохочет канонада разрывающихся амулетов.
Ослепшая и оглохшая, я цепляюсь за помост, но Тень уже окутывает моё тело, возвращая над ним полный контроль. Меня снова окунает в жуткую дымку, но не проходит и секунды, как вспышка света отбрасывает проклятого прочь. Взвизгнув, валюсь на доски, больно приложившись локтями и коленями.
— Ну уж нет, — слышу злой голос Эмиля совсем близко.
Чужие руки поднимают меня с помоста, уносят прочь. Вижу, как тёмная фигура Эмиля склоняется над стоящим на коленях магом, опутывая того Сиянием.
— Алиса! Где-то там, у одного из проклятых Алиса, графиня Вельтман! — из последних сил кричу я, но меня не слушают.
Гвардейцы затаскивают моё измученное тело в седло, и лошади тут же срываются в галоп, увозя меня от пира, обернувшегося трагедией.
Глава шестнадцатая, в которой я подслушиваю допрос
Я сижу в малой гостиной в покоях её величества. Цесаревича уносят няньки, стоило мне с трудом перешагнуть порог, опираясь на руку гвардейца. Падаю на диванчик, пачкая грязным платьем великолепную обивку. Сил не осталось даже на какое-то подобие улыбки: ужас произошедшего словно выморозил изнутри, оставив лишь дрожь в пальцах да боль в груди.
Тихая Катарина сидит рядом. Она держит меня за руку и без остановки шепчет молитвы. Её кроткий голос вызывает раздражение. Где она была, когда толпа дралась с солдатами? Где пряталась, когда проклятые уничтожали её подданных? Это не её лапали грубые руки, не её душила Тень. Она не видела ничего, а теперь строит из себя праведницу!
Подавляю раздражение остатками логики. Уж Катарина-то — последняя, кого можно обвинять в произошедшем. Не она затеяла праздник под угрозой нападения проклятых. Не
Встревоженная Луиза пытается напоить меня чаем, но я молча отказываюсь. Тогда девушка велит принести плошку с водой. Окуная в неё носовой платок, она смывает с моего лица кровь и пыль, аккуратно протирает сжатые в кулаки пальцы. Бриллиант обручального кольца тоже покрыт тёмными разводами — при взгляде на него поднимается тошнота, и я сдёргиваю украшение с руки.
— Вам нужно переодеться, миледи, — тихо, чтобы не прервать молитву госпожи, говорит Луиза. — Платье в ужасном состоянии. Уверена, после горячей ванны вам непременно полегчает.
С трудом удерживаюсь, чтобы не оттолкнуть её руки прочь. Полегчает?! Алиса похищена, родители неизвестно где и живы ли, а вместе с ними и Мила! Никогда мне уже не полегчает, пока все они не вернутся в мою жизнь целыми и здоровыми! Хочется бегать по гостиной, вымещая злость на этой красивой мебели, посуде, картинах, и одновременно забиться в угол, закрыть глаза и не жить, пока всё как-нибудь не вернётся на круги своя. Но я могу лишь сидеть, тупо уставившись в одну точку, и уговаривать себя не срываться на ни в чём неповинных женщинах.
В соседней комнате хлопает дверь, да с такой силой, что Катарина дёргается, на миг выныривая из религиозного транса.
— Этого ты хотел добиться? — Громкий злой голос Эмиля режет мне уши. — По-твоему, так должны были пройти именины цесаревича?
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — огрызается в ответ Стефан. — Я император, мать твою, а не очередной твой солдат!
— Я предупреждал, — словно не слыша брата, продолжает Эмиль. — Я говорил, что это глупая затея. Тысяча погибших! И это только сейчас — а сколько ещё не доживут до завтрашнего утра?! И именно по тому, что ты император и мой брат, я вообще разговариваю с тобой.
— Да что бы ты делал без меня там, на этом треклятом поле? Я прикрыл твою спину!
— Спасибо, конечно, но перед этим ты сам подставил её под удар!
— Мы захватили теневика! Ты не смог этого сделать за месяц, а тут такая удача! Считай этих людей сопутствующим ущербом.
— Сопутствующий ущерб? — Голос Эмиля опускается до обманчивой мягкости. — Тысяча трупов — сопутствующий ущерб ради призрачного успеха в виде поимки одного-единственная мага Тени? Ты бредишь, брат.
Оглушительный грохот доносится из комнаты, и мы втроём одновременно вздрагиваем, опуская головы. Император рычит от злости, затем следует дребезг бьющейся посуды.
— Как бы я хотел, чтобы это был ты! — кричит Стефан.
— Отмени все запланированные празднества, — спокойно отвечает ему Эмиль.
— Никогда!
— Объяви траур, — продолжает настаивать князь. — Если не думаешь о себе, так подумай о цесаревиче. Не оставляй ему кровавое наследство, не позволяй связать в народной памяти его именины с трагедией.
— Какая разница, что подумает народ! Эти холопы всегда будут нас ненавидеть!
— Сейчас — непременно. Но видя твою скорбь, когда-нибудь они простят.