Невеста тирана

Семенова Лика

Джулия спихнула зверька с колен:

— Да что с тобой?

Тот, конечно, не ответил, лишь продолжал с жадностью вынюхивать воздух, будто искал шлейф, оставленный бумагой. Джулия даже понюхала, надеясь уловить знакомые нотки духов сестры. Но духами совсем не пахло.

Хватит! Джулия глубоко вздохнула, поднялась, вычертила в воздухе знак, отводящий беду, и прошла к маленькому малахитовому столику, на котором стоял зажженный канделябр. Решительно пододвинула стул и села. Всего лишь письмо. Остальное — игра воображения. Она сама накрутила себя. Сама искала несуществующие предчувствия и несуществующие знаки. А Фацио… ему просто нравилось ее смущать, это его развлекало. Ведь это

так очевидно.

Сургучная печать уже была сломана. Им. Джулия снова глубоко вздохнула и развернула бумагу. И в груди затрепыхалось, потеплело, когда она увидела ровные округлые буквы, выведенные знакомой рукой сестры. Писано было не в спешке, твердо, аккуратно и разборчиво, ни единой неосторожной кляксы. Это вселило уверенность, что вести будут добрые.

«Здравствуй, моя дорогая сестрица.

Я необыкновенно рада, что ты изыскала в своей тюрьме способ написать ко мне и забрать ответ. Не стану спрашивать, как ты узнала о моей тайне, теперь не слишком важно, потому что у меня есть все основания угадать — но это только к лучшему, и меня отныне никак не касается.

Ты спрашиваешь, дорогая сестрица, как обстоят дела в доме в свете новых обстоятельств. Должна сказать, что весьма сносно, потому что иного я и не ожидала. Когда все сделалось известно, Амато был в ярости, хлестал меня по щекам. Ударил няньку Теофилу, когда та полезла меня защищать. Обвинял, что не уследила, и грозился погнать из дома. Меня же грозился отправить до конца дней в монастырь, но после одумался. Теперь ему ничего не остается, как восстановить помолвку с Теоро Марки. Паола, как обычно, ворчала, поносила разными словами. Но что она теперь может?

Она обо всем догадалась в утро твоего отъезда. Уж, не ведаю, как именно. Я в ту пору и сама еще ничего не понимала, но, признаться, была рада, что меня избавили от необходимости выходить прощаться с тобой, это было бы тяжко. И, признаться честно, я вздохнула свободно только тогда, когда Фацио Соврано уехал из нашего дома. И все не могла поверить в такое счастливое избавление».

Джулия отвлеклась от письма, положила на стол, потому что сердце забилось еще чаще. Сделала глубокий вдох и вновь пробежала глазами последнюю прочитанную фразу. «Счастливое избавление»… Она прозвучала так, будто к самой Джулии не имела никакого отношения, и от этого понимания обдало холодом. Она вновь вернулась к тексту.

«Дорогая моя сестрица, несмотря на то, что я так удачно избежала ужасной участи, уготованной мне, меня терзает совесть. Порой так сильно, что по ночам я дурно сплю, и я очень боюсь, что это может сказаться на ребенке. Я часто молюсь, но это приносит мало успокоения, потому мне просто необходимо заручиться твоим искренним прощением. Я уверена, что от этого зависит все мое будущее счастье. Потому я буду предельно честна с тобой, я верю, что ты сможешь меня понять, ведь ты моя сестра, и ты меня любишь. Я знаю это.

Должна и хочу тебе признаться, что я многое знала с самого начала, потому что из-за земель Тарбана возможный брак с Фацио Соврано висел надо мной с самого детства, как занесенный топор палача. Просто об этом никогда не говорили. Теперь я могу говорить это без боязни. Я точно знаю, что время от времени к отцу наезжали люди из Альфи, чтобы убедиться, что я не растеряла свою красоту. Проклятый дар тиранов Альфи непременно требует совершенной красоты. Чтобы уничтожить ее. Не знаю, зачем. Матушка перед смертью многое мне рассказала, ее очень терзала моя судьба. И тогда я поклялась Безликому богу сделать все возможное, чтобы обмануть судьбу. И я ее обманула.

После смерти матушки брат ни разу не заговаривал о браке, визиты смотрителей давно прекратились, и я решила все устроить

сама и скорее обезопасить себя. Теоро Марки не слишком умен, зато красив, и он был очарован мной. Это было легко. В конце концов, разве плох муж, который заглядывает в рот и не смеет сказать слова поперек? Его отец весьма родовит — это неплохая партия, которая устроила Амато, тем более они согласились на скромное приданное. Не хватило совсем немного времени. Когда я узнала, что брат намерен разорвать помолвку — то на все решилась. Лишь бы не было пути назад. К счастью, все удалось, я ни о чем не жалею. Единственное, о чем я искренне сокрушаюсь — это то, что тебе пришлось занять мое место и обручиться с чудовищем. Но тебе должно быть легче. Молю Безликого бога о счастье узнать тебя, если нам когда удастся свидеться.

Дорогая сестрица, я буду очень ждать твоего ответа. Всем сердцем надеюсь, что ты сумеешь меня простить. Я не смогу быть счастлива без твоего прощения. Прощай и не держи зла на свою сестру.

М.Р.

PS: хотела добавить, моя дорогая, что Паола не намерена отправлять в Альфи твои оставшиеся вещи и мебель. Она считает, что тиран Альфи достаточно богат, чтобы ни в чем не отказать своей невесте».

Глава 33

Это была пустота. Будто выскребли ложкой внутренность яйца, вычерпав нежное содержимое. Осталась только хрупкая скорлупа.

Джулия убрала письмо за корсаж — не измыслила лучшего тайника. Она сама вынесла стул на террасу, закуталась в шаль и долго сидела, глядя на ночную бухту Щедрых даров, сумрачную и плоскую, будто нарисованную белой краской на черной бумаге. Здесь темнело удивительно быстро, нигде прежде Джулия не видела таких коротких сумерек. Она благодарила Безликого бога за то, что тиранихи не было в доме, и та не могла видеть ее через резную каменную решетку. И за то, что Розабелла не решилась потревожить в такой час. Джулия хотела остаться в одиночестве. Она видела, как вернувшаяся Альба ступила, было, на террасу, но замерла, приглядываясь, и на цыпочках вернулась в комнаты. Она сразу уловила, что госпожу трогать не стоит. Но Джулия знала, что служанка посматривает и едва не лопается от любопытства. Она не должна видеть слезы.

Теперь было слишком много слез. Сейчас они беззвучно текли по щекам, а ароматный прохладный ветер сушил, отчего кожу щипало. Должно быть, Джулия в эту минуту совсем некрасива. Еще некрасивее, чем прежде. Она не знала, сколько правды в словах сестры, но это вполне могло объяснить возмущение тиранихи. Недостаточно красива… Недостаточно красива для ее слишком красивого сына. А Фацио… у него просто не было выбора. Не оставалось другой сестры, хоть немного получше.

Но все это облекалось каким-то обреченным принятием. Джулия всегда это знала, всегда так думала, хоть подобное и не говорили открыто. Но лишь неумолчно восхваляли Марену, ничего не говоря о ней самой. Порой ее хвалила лишь сама сестра, вероятно, из чувства превосходства, Альба, сообразно должности, и нянька Теофила. Джулия даже горько улыбнулась — добрая старуха просто ничего не видела из-за своей любви, она не различала сестер. В ее похвале не было лжи. И глупый поступок тиранихи с платьем теперь не выглядел таким уж глупым — она хотела, чтобы ее сын прозрел, поняв, какое чучело привез в свой дом. Возможно, она даже прочила на это место Доротею… хотя, и той было слишком далеко до Марены. Вероятно, Фацио тогда, за столом, просто не захотел чувствовать себя униженным. Делал вид, что выбрал сам, не позволил матери продолжать. И каждая изысканная фреска в этом доме теперь служила ему злой насмешкой.