Невеста тирана

Семенова Лика

Фацио кивнул служанке:

— Оставь нас.

Та лишь снова нервно поклонилась, но ее щеки почему-то начали наливаться румянцем, а на губах мелькнула странная улыбка.

— Как прикажете, сеньор, — она выскользнула из комнаты юркой мышью и плотно прикрыла за собой дверь.

Фацио сделал шаг вперед:

— Я ждал вас вчера, Джулия. Даже за полночь. Я был уверен, что вы придете… за ответами.

Джулия не знала, что сказать. Было странно видеть его здесь. Впрочем, ничего странного — Фацио Соврано находился в собственном доме. Она вдруг

осознала, что стоит перед ним в одной льняной рубашке, с неубранными волосами. Нервно огляделась, заметила на стуле брошенную шаль и накинула на плечи, плотно запахнула на груди:

— Простите, я не одета. Вам стоило известить со слугой, чтобы я могла принять вас должным образом.

Уголок его губ едва заметно дрогнул:

— Это ничего. Женщиной в рубашке меня не удивить. Как и без нее.

Щеки закололо, даже уши ошпарило жаркой волной:

— Я не собиралась вас удивлять.

Он опустил голову и медленно пошел вглубь комнаты:

— Жаль…

Лапушка, как завороженный, следил за его ногами, поводил носом.

Фацио подошел к окну, какое-то время смотрел на море, подставив лицо солнечным лучам. Джулия смотрела на его обрисованный светом профиль, будто позолоченный, и вновь неуместно подумала о монетах. Она молчала, а он, кажется, ждал, когда она заговорит. Наконец, развернулся, скрестил руки на груди:

— Будет лучше, если вы отдадите мне то письмо. Я сохраню его, и вы сможете перечесть в любое время, когда пожелаете. Я слишком хорошо знаю свою мать и не хочу давать лишних поводов для скандала. Так будет спокойнее для всех.

Джулия сглотнула:

— Сеньора станет рыться в моих вещах? — Впрочем, она и сама знала ответ.

Фацио лишь вздохнул:

— Я не питаю иллюзий насчет собственной матери. Да и вы уже все… понимаете.

Он вновь ждал вопросов, но Джулия молчала. Она не знала, с чего начать. И боялась его ответов, несмотря на всю вчерашнюю решимость. Чтобы заполнить молчание действием, достала из шкатулки письмо и положила на столик:

— Вот. Берите.

Фацио отошел от окна, забрал письмо, остановился в паре шагов и прожигал Джулию взглядом:

— Я был несправедлив к вам, Джулия, и признаю это. Я был неправ.

Даже в горле пересохло. Признаться в том, что был неправ? Джулия никогда не видела подобного от Амато. Брат никогда не признавал своих ошибок. Да никто не признавал! Лишь нянька Теофила постоянно в чем-то каялась. Джулия даже не понимала, что на подобное отвечать. Наконец, она подняла голову, сжала в кулаки ледяные пальцы:

— Что со мной будет? Сестра не учинила бы всего этого, если бы не было оснований. — Она качала головой, на глаза наворачивались слезы: — Неужели я даже теперь не имею права это знать?

Фацио вздохнул, какое-то время молчал:

— Имеете. Темный дар — не благо, как магия прочих семей. Он дает большую силу, но и постоянно требует что-то взамен. Тьме для равновесия нужен свет, только тогда она перестанет разрушать. — Он вновь отошел к окну, сцепил руки за спиной

и смотрел на море: — Брачная магия — самое прочное из взаимодействий. Но неудачный союз оборачивается проклятьем для всех.

Фацио посмотрел на Джулию:

— Предписания говорят, что нужен истинный свет. Никто наверняка не знает, что это, но многие поколения моих предков связывают его с истинной красотой. Совершенной красотой. И много лет лучшие художники стремятся запечатлеть ее, чтобы обозначить контуры, воплотить идеал. Чтобы разыскать его.

Джулия лишь кивала, поняв, для чего была та живописная галерея. Ее губы пересохли и едва шевелились:

— А что потом? Марена сказала правду? Она бы утратила красоту?

Фацио опустил голову:

— Теперь не знаю. До моей матери так и было. Может, она сумела дать моему отцу больше, чем давали до нее? Но дурной нрав — не ее вина. Темный дар отца высосал из нее все хорошее. Без остатка. Я не знаю, какой была моя мать прежде. Она даже не была дворянкой — всего лишь дочь деревенской знахарки, кажется, откуда-то с предгорий на севере…

Джулия закаменела:

— Я стану такой же, как ваша мать? — Она помедлила: — Злой и нетерпимой?

Фацио покачал головой:

— Я не знаю. Но тогда и я стану, как мой отец. Я тоже этого не хочу.

Джулия опустила голову, чувствуя, как с ресниц срываются слезы:

— Значит, со мной у вас просто нет шансов. Мы оба обречены.

Он вновь покачал головой:

— Я не знаю. И не хочу лгать: не знаю. Но брачная магия отозвалась еще до того, как нас связало. Это правда. Может… все это не просто так?

Джулия уже ничего не видела из-за слез, замотала головой:

— Не надо. Не надо меня успокаивать. Я не требую этого от вас. Вы ни в чем не виноваты. Меня не должно было быть здесь.

Он подошел совсем близко:

— Меня тянет к тебя — это правда. И ты даже не представляешь, как… Только прошу не воображать, что это любовь. Что вы, женщины, обычно там себе воображаете?

Джулия даже утерла слезы:

— Я ничего не воображаю. У меня нет такой привычки. Чтобы любить, человека нужно узнать, так говорят. А вы меня не знаете.

Но в груди разлился неприятный колкий холодок, и Джулия тут же мысленно отругала себя за эту мимолетную слабость. Она не ждала большего. Ничего не ждала. Она хотела отойти, но Фацио ухватил за руку, тронул подбородок, заставив посмотреть в лицо:

— Нас связала брачная магия — и ничего не изменить. И здесь все не так, как тебе доводилось видеть. Темный дар присвоил тебя. Даже Доротея не может притупить это чувство, она стала почти бесполезна. Ничего не разрушить и не отменить, даже если я захочу. Единственное, что я еще могу — оттянуть до указанного срока. Но брак состоится. Помешать может лишь чья-то смерть.

Джулия порывисто подняла голову, заглянула, недоумевая, в смуглое лицо:

— Смерть?.. Чья?

Фацио криво усмехнулся, но в глазах мелькнула какая-то необъяснимая сиюминутная тоска: