Невезучая, или невеста для Антихриста
Шрифт:
— И? — пытаясь понять логическую цепочку, выстроенную Семой, потянула я.
— Чего "и"? — передразнил меня он. — Не растет в Аду чеснок. А без чеснока какие пампушки и буженина?
— Логично, — дожевывая, надо сказать, очень вкусное мясо, кивнула я.
— Вот и приходится выкручиваться, — вздохнул товарищ Смерть. — Клыкастые мне поставляют чеснок, я его отдаю чертям, черти его приносят Оксане Ивановне, а она за это расплачивается мясом, колбасой, салом и подчеревком. Товарообмен. Взаимоудобственый.
— Сложно-то
— Ты что? — аж затрясся Семен. — Это же с Адкой делиться придется, а у нее глотка безразмерная, сколько ни дай — все мало. Вот ей, — мстительно скрутив кукиш, выдохнул он. — Облезет.
Облизав пальцы, Сема довольно погладил свое пузо, а затем, нажав на педаль газа, резко рванул с места.
Впереди замаячили высокие крыши, судя по всему, какого-то элитного поселка, и Мотя, клаксоня и газуя, помчался вперед, подмигивая всеми лошадиными мордами на своем капоте.
— Ну че, малая, — сверкнул золотой фиксой Семен, затормозив перед воротами огромного черного особняка. — Приехали. Ща будем судьбу твою дальнейшую решать.
— Где это мы? — поерзав "Марфой Васильевной" по сидушке напряглась я.
Нет, двум смертям оно, конечно, не бывать, но как-то мне фраза насчет моей дальнейшей судьбы сильно не понравилась.
— Знамо где, — гордо расправил плечи Семен. — За СКАДом. Оно самое, — восхищенно кивнул он на роскошный особняк за забором. — "Гнездо разврата".
"Гнездо разврата" выглядело до развратности непристойно. В смысле, забор из скелетов, выставивших на показ свои ничем не прикрытые тазобедренные кости, не давал усомниться в том, что развратят вас здесь вас до самого основания. Особенно эротично смотрелись разрисованные под этнос глиняные горшки на их аккуратно обглоданных, ласково улыбающихся черепах.
Сема нажал на кнопочку у себя на приборной панельке, зазвучала мелодия "Люди гибнут за металл", и скелетоны, изображавшие калитку, присели в глубоком реверансе, а затем, взявшись за руки, исполняя танец дохлых лебедей и гремя в такт костями, стали расползаться в стороны, как отъезжающие ролеты.
Мотя, проехав по мощеной дорогущей плиткой дорожке, остановился у блестящих мраморных ступеней особняка, на которых вместо положенных по статусу спящих львов почему-то, похрапывая, дремали розовые откормленные свиньи.
Двери дома резко распахнулись, и на крыльцо, вальяжно озираясь по сторонам, вышел уже знакомый мне крылатый богатырь. Дядька сладко потянулся, расправив охренительные крылья, а опосля, почесав мускулистую голую грудь, радостно запел красивым баритоном:
— Выйду на улицу, гляну на село, черти гуляют и мне весело…
Из-за его необъятной спины высунулась краля, уже без бублика, с распущенными по плечам черными волнистыми волосами, тоже удовлетворенно мурлыча себе поднос:
— Ой,
На шее у тетки красовался жизнеутверждающий фиолетово-синий засос, юбка почему-то была повернута змейкой вперед, а пуговички на кофточке через одну отсутствовали.
Дядька лукаво улыбнулся и, завернув в левое крыло разрумянившуюся тетку, жарко прижал ее к своему нехилому торсу.
— Люся, — сладко замурлыкала краля, вырисовывая коготком на груди крылатого богатыря неприличное слово. — Ты не забыл, что ты на мне обещал?
— Чего я только на тебе не обещал… — расплылся в белозубой улыбке мужик.
Краля игриво ткнула Люцика локотком в бок и таки состроила ему глазки.
Эта чумовая парочка как-то странно подмигнула друг другу, а потом уставилась на меня, как голодные хищники на тушку ягненка.
Извращенцы. Точно. Не сожрут, так развратом со мной займутся. Боязно так стало. И как-то мне их Ад сразу разонравился. Как бабка пошептала.
— Ну что, Гея, жить хочешь? — голосом змея-искусителя поинтересовался Люцик.
— Х-хочу, — боязливо попятилась назад я. Фиг его знает, что у этого маньяка чернокрылого на уме.
— Это твое последнее желание? — голос у Люцыка стал приобретать какие-то странные свойства. Теперь казалось, что он звучит в моей голове.
— У, ты ж, мой гад ползучий, — краля ласково потерлась щекой о богатырское плечо, и крылатый резко щелкнул пальцами. Меня шандарахнуло так, что искры из глаз посыпались, а потом мир, стремительно ускользая, стал вращаться у меня перед глазами…
ГЛАВА 3
Лежу.
На холодном асфальте.
Все в той же безобразной позе.
Тихо падает снег.
И вроде все хорошо, но не покидает ощущение, что чего-то не хватает.
Ершики.
Ну нормально? Пока я лежала пришибленная и видела странные сны про смерть, преисподнюю, сатанюку, чертей и прочую лабуду, у меня стырили сумку, шляпу и все, шо нажила непосильным трудом — ершики, в смысле. А хотя… На моей груди, как прощальный букет "спи спокойно", лежал обвязанный желтеньким серпантином унитазный борец с отходами активной человеческой жизнедеятельности.
Недолго, правда…
Сначала мне в лицо заглянула лохматая собачья морда с высунутым языком, от которой несло стойким запахом парфюма "Помойка № 5", потом псина ласково лизнула меня в щеку, оставив на ней след отворотного амбре, а затем эта подлая дворняга, хищно оскалившись, схватила зубами последний ершик и благополучно стала делать ноги.
Зашибись. Что я Люське, спрашивается, дарить буду?
Схватившись как подорванная, я дернула за псиной следом. Собака, узрев погоню, побежала быстрее, я — за ней, и вот тут "Титаник" встретился с айсбергом: моя грудь приняла на себя капот выезжающей из-за угла машины.