Невидимая сторона. Стихи
Шрифт:
все так же век проходит человечий…
Все те же звезды смотрят с высоты.
ПИЛОТАЖ
Что за небо!
Что за облака!
Самолетик
в планетарной выси…
Он встает в ней человечьей мыслью,
победив
нелетные века.
в зенит
восходит круто
и срывается
вниз головой
в штопор,
в наступающее утро
с бабочками,
птицами,
травой…
И опять, обдав мгновенной тенью,
от земли
восходит в синеву
явным торжеством над тяготеньем,
мыслью человечьей
наяву.
…Не устанет человек гордиться
и глядеть
в космическую высь.
Только вдруг прорежет утро птица,
бабочка вдоль травки заструится, —
ну а это
чьей мечты граница,
чья
крылами машущая
мысль?
А человек не спит.
Он не ложится спать,
то у стола сидит,
то у окна опять.
Все ходит без конца в молчании бессонном. …Мерцание лица в
стекле оконном.
О чем его тоска?
О том, что тридцать лет.
И та, кого искал,
ее все нет и нет.
О чем его печаль?
О том, что тридцать лет.
И молодости жаль,
и нету сигарет.
Его уж чудаком
ровесники зовут.
Ему уже знаком
их постоянный суд.
Мол, говорит не то
и не умеет жить.
Не шьет себе пальто —
все б в кожанке ходить..
А человек не спит,
устал, себе не верит.
И кожанка висит
на вешалке у двери. Переместился Марс,
к рассвету ночь идет. Одной из многих трасс рокочет самолет.
И виден под крылом
О, знал бы человек,
что думают о нем,
хоть он и незнаком!
Он строчка между строк:
и нет ее и есть.
Схватив любой листок,
ее хотят прочесть.
Но время знает срок.
А человек не спит.
ЗВЕЗДА
С флягой и хлебом, с горами и морем
я буду весь день одинок,
пока не потянет с отлогих нагорий
горький кизячный дымок.
Я вспомню о доме, и сердце забьется,
аукнут вдали поезда.
Я свистну. И тотчас на свист отзовется
своим появленьем звезда.
И будет идти она следом за мною
над сумраком береговым,
покамест не скроется за горою
как раз над жилищем моим.
Я лампу зажгу за окном запотелым,
чистый под лампой засветится лист,
склонюсь над работой — нелегкое дело, чтобы звезда приходила на свист.
* * *
Зима всегда
длинней себя самой.
Года
и то быстрее тают.
Помрешь,
покамест встретишься с травой.
Предатели грачи,
что улетают…
Пять месяцев
все снег и ранний мрак,
а солнце ходит дальними краями.
И зябнут старики.
И скользок каждый шаг,
особенно для тех, кто с костылями.
Я с ноября
уже вычеркиваю дни,
а с декабря
живу в предчувствии апреля.
Моя весна — не май,
весна — они,
в глубоком январе
случайные капели.
В дни, когда оттепели партизанят
в тылу зимы,
опять даю обет:
где б ни был я
и как бы ни был занят,