Невидимки

Пенни Стеф

Джей-Джей

Все уже ушли. Наши вещи собраны, мы готовы выезжать. Ба с дедом собираются в табор в Кент, к каким-то дедовым родственникам. По крайней мере, на некоторое время. Мы с мамой поживем немного у тети Лулу, пока не будет готов наш собственный дом. Осталось подождать недели две. Мама нашла покупателя на наш трейлер. Кристо пока останется в больнице. На следующей неделе начнутся занятия в моей новой школе, в Лондоне. Просто не представляю, какой теперь будет моя жизнь.

Мы

разобрали трейлер деда Тене. Тарелку из дербского фарфора и еще несколько безделушек вроде серебряных рамок для фотографий сдали в антикварный магазин. Я помог деду погрузить кое-что из прочего скарба в его грузовик — повседневную посуду, металлические канистры, ножи и вилки, всякие тяжелые вещи, то, что не горит. А поздно вечером мы поехали на мост через Итчен и скинули все это в реку. Поблизости никого не было. Мы побросали все это добро в воду, и оно утонуло, как будто его и не было.

Осталось сделать всего одно дело, и мы отложили его на самую последнюю минуту, потому что фермер, на чьей земле расположена стоянка, не должен об этом знать.

Все остальное, что когда-то принадлежало деду Тене, — его одежда, пластинки, радио, постельное белье, даже фотографии, хотя мама отобрала несколько штук на память, — все остальные его вещи остались в трейлере, как были при нем. Дед поливает там все бензином, выходит и закрывает за собой дверь. От страха, что что-то пойдет не так, я с трудом могу дышать. Мне кажется, меня сейчас вырвет.

Он садится в грузовик и трогается с места, таща за собой их трейлер номер один. Ба на своем «лендровере» тянет номер второй. Мы с мамой садимся в ее фургон, к которому прицеплен наш трейлер. Впервые за несколько месяцев он покидает свое место. Мы медленно едем по дорожке, но ничего не происходит. Сердце у меня колотится как ненормальное. Этак и до сердечного приступа недолго.

Когда мы отъезжаем примерно на милю, дед притормаживает. Уже стемнело, ничего толком не видно, но постепенно я замечаю, что над деревьями поднимается дым — поначалу жидкий и бледный на фоне темного неба, но постепенно он становится все гуще и чернее. Как в прошлый раз.

Дед с ревом поддает газу. Мы едем следом.

III

ГРАЖДАНСКИЕ СУМЕРКИ

УТРО

59

Рэй

— Ш-ш, — сказала она.

И больше ничего не говорила.

Я ничего не видел. Не мог. Потому что она чем-то закрыла мне глаза, чтобы уж наверняка.

Но запахи и вкус я чувствовал.

Запах дыма, щекочущий ноздри.

Вкус пепла на губах.

Должно быть, она меня целовала.

Постыдное беспомощное желание всколыхнулось во мне. Затуманивающая сознание эйфория, скополаминовый фейерверк, — полагаю, именно такова была его природа. Но я знаю, что все это происходило на самом деле. Это воспоминание, не видение. Она вытянула из меня нечленораздельное

признание. Но тут оно распадается на части, это воспоминание: туман и страх. В моем мозгу вдруг всплывает внезапная картина, в ушах слышится голос Тене Янко: девятое дитя, Порескоро, собака и кошка, мужское и женское начало, ни то и ни другое. А это точно не воспоминание, потому что такого не может быть.

Так что ничего другого мне не остается; как глупый верный пес, я упорствую в одном: каждую неделю, когда Кристо привозят на физиотерапию, я появляюсь в детской больнице. Иногда я сижу в машине, если удается встать напротив входа, а иногда захожу в вестибюль, сажусь так, чтобы видно было входную дверь, и гадаю, кого рисовал художник, расписывавший стены: попугаев или ласточек. На мою удачу, вход для посетителей всего один: двойные двери из закаленного стекла, которые разъезжаются в стороны автоматически, чтобы проще было въехать на коляске. Иногда я перебрасываюсь парой слов с кем-нибудь из родителей. Не сводя при этом глаз с дверей, через которые он неминуемо должен пройти. Только терпение поможет мне достигнуть моей цели, потому что больше просить некого.

Я буду ездить сюда каждую неделю столько, сколько понадобится. Хоть десять лет, из-за того, чего он лишил свою семью. Чего он лишил всех нас, включая меня самого. За то, что напал на меня и оставил в сумраке. За мою правую руку, в которой до сих пор не до конца восстановилась чувствительность и которая до сих пор периодически отказывается мне повиноваться. Сколько понадобится, Иво.

Сегодня Сандра, привезя Кристо на процедуры, замечает меня. Она кивает. Обычно этим все наше общение и ограничивается: она скрывается за дверьми физиотерапевтического отделения, и я вижу их обоих, лишь когда они уже уезжают. Но сегодня, к моему удивлению, она возвращается в вестибюль и присаживается рядом со мной.

— Вы в самом деле думаете, что он вернется?

— Рано или поздно. Да.

— Вы очень, э-э…

— Упрямый?

— Можно и так сказать.

— Как успехи у Кристо?

— Врачи, похоже, поняли, что с ним такое.

— Да?

— Синдром Барта, так они говорят.

— Не слышал о таком.

— Это очень редкое заболевание. О нем никто толком ничего не знает.

— С этим что-то можно сделать?

— Оно не лечится. Пока что. Но они могут облегчить состояние Кристо. Они сказали, в общем и целом это хорошая новость.

— Что ж, это уже хоть что-то. Значит, это им страдала вся ваша семья?

— Да, оно наследственное.

Она строит гримаску. Интересно, удалось им обследовать ее на предмет носительства? Возможно ли это вообще?

— Как у вас дела — у всех, я имею в виду? Устроились уже на новом месте?

— Да, мы теперь живем в своем доме. Наконец-то съехали от Лулу.

— Ясно… А она как?

Сандра бросает на меня застенчивый взгляд. Интересно, что она знает?

— Все у нее в порядке. Работу вот сменила.