Невидимки
Шрифт:
Я принимаюсь за еду. Мама говорит, что ей в горло ничего не полезет, поэтому я съедаю и ее порцию тоже, а потом всю картошку фри, которую мы собирались поделить на двоих. Примерно через час пожар потушен, и лишь зловещий темный дым курится над почерневшим металлом. Вся краска полопалась от жара, и остов покоробился почти до неузнаваемости. И все это покрыто комьями какой-то белесой дряни от пены.
Наш пожарный подходит к машине.
— Ну вот, теперь все должно быть в порядке. Мы еще немного понаблюдаем. Так что, если хотите, можете зайти в свой трейлер.
Мама
— Но как он мог загореться?
Пожарный разводит руками:
— Мы этого не узнаем, пока кто-нибудь не сможет зайти внутрь и посмотреть, а это будет не сегодня. Должно пройти время, чтобы металл охладился. Не подходите к нему близко. Мы слышали один взрыв, но если баллонов с газом там было несколько, может рвануть еще раз.
Он с многозначительным видом переводит взгляд с мамы на меня.
— Спасибо вам, — говорит мама. — Я… Вы с товарищами не хотите выпить по чашечке чая?
— Не откажемся.
— Тогда я сейчас.
Пожарный подмигивает мне. Я с изумлением обнаруживаю, что не против.
Пока мама в трейлере ставит чайник, я кругами брожу по стоянке, разглядывая взломанные двери. Не так уж и сильно они искорежены. Подходит еще один пожарный и принимается объяснять, каким образом они починят замки, чтобы мы могли ими пользоваться. Вполне нормальный мужик, ведет себя очень вежливо и уважительно. Интересно, каково это — быть пожарным? Наверное, с такой работой скучать не приходится, разве что совсем нигде нет ни одного пожара. Я начинаю чувствовать себя каким-то значительным, как будто с нами случилось увлекательное приключение. Теперь, когда опасность миновала, это превратилось в историю, которую можно рассказывать другим. Нужно только правильно ее подать, чтобы получилось по-настоящему захватывающе.
Я брожу среди деревьев, пытаясь не упустить из виду ни единой мелочи, но старательно держась подальше от обгорелой дымящейся развалины.
Наверное, потому, что он поставил его таким образом — под углом к двери и навесу, поблизости от деревьев и подальше от входа, — никто из нас и не заметил его раньше, и пару секунд я бессмысленно таращусь на него и все равно не могу это осознать.
Оно, точно пьяное, привалилось к крыльцу, непохожее на себя и изменившееся до неузнаваемости из-за пены и огня, и где-то внизу живота у меня всколыхивается темный ужас.
Я бегу к трейлеру деда Тене; там пусто, пусто, пусто.
Тогда я бегу к маме, которая обносит пожарных печеньем. Я хватаю ее за руку и шепчу ей на ухо:
— Мама… кресло деда Тене стоит рядом с трейлером Иво. Зачем ему понадобилось бросать его там?
Ответ мы оба прекрасно знаем.
Мама опускает тарелку наземь. Ее взгляд прикован к моим глазам.
— Его кресло? Ты уверен?
— Что случилось? — спрашивает пожарный.
— Кресло-коляска моего двоюродного дедушки… оно там…
Мама бросается туда.
— А запасной у него не было?
Пожарные с застывшими лицами отставляют свой чай; двое подхватывают каски и бегут к трейлеру.
Лицо у мамы белее мела. Пожарный преграждает
— Пожалуйста, не приближайтесь. Пожалуйста. Это небезопасно.
— Господи! Вытащите его оттуда! — надрывно кричит мама.
— Может, они увезли его без кресла, — говорю я, пытаясь представить эту картину, но безуспешно. — Может, они просто поехали покататься… или… или…
Но пожарные входят внутрь и вызывают полицию, и мы узнаем правду задолго до того, как ба с дедом возвращаются из паба без деда Тене, до того, как ба начинает выть и обличать в чем-то людей в форме, которые, не обращая на нее внимания, обтягивают всю стоянку с нами вместе желтой лентой, как будто мы — улики, и чьи машины стоят повсюду с распахнутыми настежь дверцами, бесшумно озаряя все вокруг синими сполохами мигалок, пока не наступает рассвет.
55
Рэй
Всегда существует вероятность, что ответ так и не будет найден. Что разрозненные осколки костей будут отправлены в архив неопознанными, что никакой связи не будет установлено. Но я вопреки этой вероятности возвращаюсь на Черную пустошь, потому что не знаю, куда еще податься. Я уже успел здесь примелькаться. Меня видели с Консидайном и с Хатчинс и потому не гонят. За проволочной изгородью с рекламным щитом про будущую шикарную жизнь никаких признаков строительных работ не наблюдается; все оборудование увезли. Вся площадка размечена на квадраты, словно место археологических раскопок; без этого не обойтись, потому что экскаватор и наводнение на пару постарались так, что теперь останки придется разыскивать по всей площадке. Подсыхающая корка грязи растрескалась. Она стала светло-коричневой и попахивает. В конце концов она засохнет совсем, а команда судебных экспертов перекочует отсюда в какое-нибудь другое место. Тогда сюда вернутся экскаваторы.
В Хантингдоне доктор Хатчинс в своей лаборатории раскладывает на столе фрагменты костей, точно большую головоломку. Хотя официально мертвую девушку именуют «Неизвестный номер 34», мне приятно слышать, что между собой эксперты зовут ее Цыганочкой.
— Ну что, все вынюхиваете? Как продвигаются поиски вашей пропавшей мамаши? — спрашивает меня Хатчинс.
— Никак. Застопорились. А у вас что новенького? Есть еще какие-нибудь кандидатуры?
— Если и есть, мне об этом не сообщали.
— Я смотрю, вы хорошо потрудились.
На столе разложены сотни осколков кости, хотя в большинстве из них я ни за что не узнал бы фрагмент человеческого тела — да и вообще любую кость.
— Ну да. У нас даже есть несколько фрагментов черепа.
Она указывает на них своей ручкой. Самый крупный из них размером не больше моей ладони.
— Есть какие-нибудь намеки на предполагаемую причину смерти?
— Нет. Никаких. Зато есть те же самые признаки отклонений в развитии. Кстати, что там с вашим мальчиком? Диагноз уже поставили?