Невидимые знаки
Шрифт:
Наши нуждающиеся в нормальной пище тела заставляли нас действовать. Если мы хотели продолжать жить, то должны были покинуть остров. Но мысль о том, чтобы уплыть из единственного ценного места, не давала нам покоя и сна.
Коннор, несмотря на свою энергию шестнадцатилетнего, увядал так же, как и все мы. Его мышцы медленно уменьшались, а ребра выступали под кожей, словно нескладная арфа.
Пиппа была примерно такой же. Она еще не достигла половой зрелости, и на ее худеньком девичьем теле не было и намека
Не то чтобы наши костлявые тела мешали нам усердно работать и подстегивать друг друга.
Если мы не трудились над спасательным судном, то выполняли другие задания.
Эстель готовила.
Пиппа сидела с ребенком.
Коннор сидел на пальме и наблюдал за окружением. Мы все стали отменными скалолазами, чтобы иметь возможность добраться до зеленых кокосов в ветвях, и иногда сидели на высоте, надеясь увидеть спасение, прежде чем броситься в неизвестное путешествие и отдать свои жизни на волю судьбы.
Наша байдарка была почти готова.
Наше время было на исходе.
Почему же я не мог избавиться от ужасного чувства, что трагедия снова надвигается на нас?
АВГУСТ
ТРИ ГОДА.
Три долгих, невероятных, трудных, удивительных, жутких, блаженных, ужасных года.
Двадцать девятое августа, день катастрофы, приближался.
По крайней мере, я думала, что сейчас был август.
После того как мой телефон сломался, мне пришлось вести учет дней, выцарапывая каждый закат на нашем зонтичном дереве, подсчитывая надсечки, понимая в глубине души, что мы все устали.
Мы пережили столько всего: штормы, лихорадки, желудочные инфекции и вирус, из-за которого мы все чуть не умерли, скорее всего, переданный нам комаром.
Несмотря на все это, мы вырастили из младенца здорового ребенка, из ребенка молодую девушку, а из мальчика способного шестнадцатилетнего подростка.
Коннор превратился из тощего мальчика в худощавого юношу. Его медные волосы от долгого пребывания в соленой воде стали более золотистыми, а кожа больше никогда не будет белоснежной, и навсегда останется бронзовой, словно у арабского принца.
Мне было жаль женщин, которые упустили такой великолепный экземпляр и добродушного человека. Я гордилась тем, что мы с Гэллоуэем (в какой-то малой степени) сыграли свою роль в его воспитании.
И из-за этих качеств, а также из-за того, что он был так любим всеми нами, то, что произошло дальше, стало еще более трагичным.
…
СЕНТЯБРЬ
—
Холодный пот скользнул по позвоночнику, когда Пиппа ворвалась в дом, помешав мне поменять грязную футболку, ставшую подгузником Кокос. Оставив ребенка, я резко вскочила на ноги и схватила ее за дрожащие плечи.
— Что? Что случилось?
Пиппа едва могла говорить. Слезы текли по ее лицу, ужас поглотил ее.
— Ко… ему... ему... ему больно.
Гэллоуэй ворвался внутрь, ветки и листья торчали в его волосах, швейцарский армейский нож зажат в руке.
— Что случилось?
Взяв Пиппу за руку, я протиснулась мимо него.
— Коннор. Мы должны идти.
Мы все так быстро, как никогда, побежали к кромке воды, где Коннор лежал на мелководье на спине. Прилив омывал его, словно успокаивая то, что причинило ему боль. Извиняясь. Сочувствуя.
Я ненавидела воду за то, что она прикасалась к нему.
Презирала все, что причинило ему боль.
Опустившись на колени, Гэллоуэй положил голову Коннора себе на колени, шлепая его по щекам.
— Коннор, открой глаза, приятель.
Я взяла его за левую руку, а Пиппа — за правую. Мы все преклонили перед ним колени, словно перед алтарем, принимающим наши последние молитвы.
Нет!
Этого не могло произойти.
Аура смерти не была реальной. Зловоние агонии не было правдой.
Этого не произойдет!
Гэллоуэй снова потрепал Ко по щекам, пытаясь пробудить его.
— Коннор. Ну же. Открой глаза.
Коннор застонал, его лицо исказилось от боли.
— Я... не могу... дышать.
— Ко, нет. — Всхлипнула Пиппа. — Я буду дышать за тебя.
— Н-не выйдет, Пип...
Чудовищное отчаяние охватило ее.
— Ну же. Не будь придурком. — Смахнув слезы, она склонилась, словно желая сделать ему искусственное дыхание. — Все будет хорошо, вот увидишь.
— Пип, не надо.
Я удержала ее. Я не смогу ему помочь, если она будет в поле моего зрения. Что стало причиной его состояния? Что случилось?
Крови не было. Не было и следов укуса.
Кто посмел причинить боль моему сыну?
И тогда я увидела.
Корешок, смертоносное перо, ядовитая колючка, которую я надеялась никогда больше не увидеть. Но на этот раз... это была не легкая ссадина на ноге, а целый набор стрел, пронзивших его сердце.
Рыба-камень (прим. пер.: Бородавчатка, или рыба-камень, — морская хищная рыба семейства скорпеновых с ядовитыми шипами на спине, которая обитает на дне возле коралловых рифов и мимикрирует под камень. Считается самой ядовитой рыбой в мире).