Невидимые знаки
Шрифт:
Мы морг, супермаркет, больница, дом, банк, аптека, ресторан. В конце концов, мы смирились с тем, что смертные и желание бороться, наконец, исчезло
…
ДЕКАБРЬ
Лишь несколько дат словно блики ясных воспоминаниях.
Несколько дат, которые навсегда останутся в памяти как судьбоносные.
Первое: День, когда Мэди загрузила мою песню и изменила мою карьеру.
Второе:
Третье: Утро, когда родилась Коко.
Четвертое: День, когда Коннор умер у нас на руках.
Пятое: Предстоящий кошмар нашего будущего.
Пять дат, которые определили меня.
Пять дат, которые словно неподъемный груз.
Даже сейчас, спустя три месяца с тех пор, как Коннор умер, нам так же больно.
Прошло три месяца с тех пор, как мы искренне смеялись и улыбались.
Три месяца назад наша воля к выживанию иссякла.
Однако со смертью пришла жизнь, Кокос расцвела в одночасье. Из человеческого зародыша она превратилась в болтливую девочку, волшебным образом забирая нашу грусть и напоминая, как снова улыбаться. Ее маленькие щечки и умные глаза стали бальзамом для наших воспоминаний.
Слезы не прекращались, и Пиппа безвозвратно изменилась. Она стала незнакомкой, с которой мы делили наш остров. Последним выжившим членом ее рода.
Но жизнь тянула нас вперед, латая наши раны часами и днями, медленно исцеляя, несмотря на наши желания.
Черепахи посетили нас (как и каждый год), но на этот раз никто не остался, чтобы понаблюдать за их ночной кладкой.
Мы слишком устали.
Слишком слабы.
И с каждым днем становились слабее.
Однажды ночью желание соединиться с Гэллоуэем переполнило меня, и я взяла его за руку, чтобы отвести в постель.
Пиппа осталась у костра, глядя на пламя, как и каждый вечер. Она вспоминала о том, что жива, только когда я передавала ей на руки Коко. Она начинала моргать и разговаривать, сбрасывая с себя оцепенение, до тех пор, пока косолапый карапуз не решал, что с него хватит быть эмоциональным лекарством для очень грустной сестры.
Некоторое время я размышляла, не справедливее ли было судьбе забрать жизнь Пиппы, а не Коннора. Она слишком тяжело переживала смерть своей семьи. Возможно, было бы лучше, если бы она ушла, нашла своих мать и отца в царстве вечности и променяла это существование на небесное.
Но судьба распорядилась иначе. Она не раздавала приглашений на предстоящие события. Это просто происходило.
Мы не разговаривали, пока я тянула Гэллоуэя в нашу спальню и торопливо развязывала бантики своего бикини.
Глаза Гэллоуэя пылали с такой силой, какой я никогда раньше не видела, он сбросил свои шорты и заключил меня в объятия.
Наш
Наше совокупление было беспорядочным и жестоким.
И после того как мы насытились, мы лежали в темноте и принимали решение.
Пришло время.
— Мы отплываем на этой неделе, Эстель. Пора готовить лодку.
Мы попрощались.
Оставляя Коннора в раю.
Настало время возвращаться домой.
ЯНВАРЬ
С МЕНЯ ДОСТАТОЧНО.
Моя семья умирает.
Коннор уже покинул нас.
Я не хочу никого больше терять.
Я никогда ни по кому не скучал так сильно, как по нему.
Ни по матери, ни по отцу.
Коннор был для меня больше, чем ребенок, с которым я жил на одном острове.
Гораздо больше.
А теперь он исчез, оставив нас разбираться с последствиями.
Я ненавидел его за это.
Ненавидел то, что он ушёл и оставил нас здесь.
Себя я тоже ненавидел.
В то время как Эстель винила себя в его смерти, я корил себя за то, что позволил Коннору так сильно рисковать.
Рыбалка, сама по себе, была опасным занятием.
Ловля рыбы в одиночку — тем более.
О чем я только думал?
Почему я не пошел с ним? Почему не настоял и не заставил мальчишку остаться на берегу?
Я знал ответы на свои вопросы: потому что Коннор не принял бы моих ультиматумов. Если бы ему запретили выходить в океан, он бы забрался на дерево и сломал позвоночник. Если бы ему запретили рыбачить, он бы нашел какое-нибудь другое рискованное времяпрепровождение.
Это была его судьба.
Точно так же, как и крушение было нашей обшей судьбой.
Пиппе, в скором времени, должно было исполниться одиннадцать, но она умоляла нас не праздновать. Она решила провести день, свернувшись калачиком в льняном спальном мешке Коннора, одна.
Я беспокоился о ней.
Обо всех нас.
Горе было постоянной константой, проделывающей во мне множество болезненных дыр. Я хотел избавиться от этой ублюдочной эмоции, затянуть ее петлей, растоптать, а затем разрубить на куски нашим тупым топором.
Я не мог продолжать чувствовать себя таким отчаявшимся, бесполезным, и вечно грустным.
Поэтому я бросил все силы на поиски спасения для всех нас.
В течение недели мы запасались едой и готовили байдарку. Я соорудил балласт сбоку, чтобы удерживать нас в вертикальном положении при путешествии по неспокойному рифу, позаимствовав дизайн у балийского баркаса.
Пиппа помогала, но на автомате. Она предпочитала проводить время на пляже, где мы попрощались с Коннором и ее родителями.