Невидимый мистер Грин
Шрифт:
У фотографа была плохая память на лица.
Доротея Фараон затеяла лекцию «Холмс и дедукция». Пока молодые люди расставляли стулья, майор составил компанию сэру Тони у камина.
— Удивительная вещь — убийство, — сказал сэр Тони.
— А? Что?
— Я имею в виду то, что объединило всех нас. Я заметил, как фотограф разглядывал нашу группу, должно быть, думая, что попал в общество ненормальных.
Майор Стоукс бросил через всю комнату взгляд на Джервейса Хайда.
— Некоторые, — заметил он, — перещеголяли остальных в плане ненормальности. Этот парень в бархатной куртке —уж точно.
— Да, но разве не все мы немного... того? Где
Но майор не слушал. Он снова, по обыкновению, что-то строчил в своей записной книжке. Сэр Тони протянул тонкие кисти к огню, развлекая себя мыслями о воображаемых убийствах.
Семерка Разгадчиков, вынужден был признать он, как наспех собранная дорожная сумка, напоминала классический набор подозреваемых в убийстве. Они происходили из разных слоев общества, отличались воспитанием, деньгами, возрастом. Включая пол, добавил он, глядя на Доротею. Лакомый кусочек, бездарно растрачивающая себя на этих неряшливых молодчиков. Эх, сбросить бы ему сейчас лет сорок... Но всех их объединяло убийство. Великий уравнитель, подумал он. Демократия смерти.
Конечно, свело их не реальное, а вымышленное. Убийство для Семерки Разгадчиков означало «запертую комнату» или деревенский дом, отрезанный снегом. Оно означало секретные шифры, переодевание, яды, не оставляющие следов, и шелковое пенджабское лассо. Оно означало Огюста Дюпена (пенковая трубка и размышления), Шерлока Холмса (наркотики и дедукция), патера Брауна (благочестие и проницательность). Оно означало подозреваемых с ложными алиби, должным образом уводящие в сторону улики, откровения в зале судебных заседаний. Оно означало проблему переписанного завещания; проблему головы с вмятиной от каминной решетки; и проблему того критического момента, когда подозреваемые собираются вместе, и гаснет свет...
Убийство означало игру с правилами.
Игру, подумал сэр Тони. Конечно. Вот почему мы воспринимаем ее так серьезно. Каждый по-своему но все ее воспринимают на самом деле очень серьезно.
Сквозь полузакрытые веки он смотрел на лица своих товарищей по псевдопреступлениям.
Майор Эдгар Стоукс в свои сорок выглядел как типичный отставной офицер. Спортивными в этом напыщенном индюке были только коротко подстриженные усы да отрывистая манера речи. В редких случаях он баловал себя двойным виски, превращаясь в высокомерного крикуна с типично казарменной нетерпимостью. Но помимо странной скрытности в его характере присутствовали откровенно не милитаристские черты. Например, его записная книжка. Окружив себя секретностью, он все время что-то заносил в нее и записывал, отрицая, что это дневник или наброски рассказа, а на любые просьбы ознакомиться с ее содержимым, уводил разговор в сторону.
Многое можно было бы списать на его интерес к шифрам и шпионским романам, он по своей натуре мог быть просто скрытным человеком, но теперь сэр Тони знал другое.
Недавно баронету посчастливилось заглянуть в записную книжку через плечо майора Стоукса. И он увидел бессмысленную череду букв и символов.
— Интересный способ ведения записей, — сказал он. — Что-то вроде шифра, да?
Записная книжка тут же захлопнулась со звуком ружейного выстрела.
— Никто не давал вам права подсматривать.
— Ну что вы,
— Это не имеет никакого отношения к беллетристике. — Майор огляделся по сторонам в поисках лишних ушей. — Это делается в интересах государства.
— Серьезно? Почему же вы не хотите посвятить меня в это?
— Можете улыбаться сколько угодно, но вышло так, что я работаю над списком потенциальных иностранных агентов в Лондоне. Красных агентов. Выходцев из Восточной Европы. Так называемых «беженцев».
— Боюсь, я не улавливаю. Вы связаны с Секретной Службой? МИ13{6} или как они там называются?
— Нет, я работаю один. Пока. Но когда Британия одумается и объединит силы с Германией, мои услуги будут весьма востребованы.
— Объединит силы с... Чушь!
Но несмотря на все протесты майор продолжал излагать свои бредовые фантазии по поводу устройства новой англо-германской Европы. Сам он не был нацистам, но только потому, что считал эту философию слишком «иностранной». Любое иностранное было подозрительным, особенно коммунистическое, считал майор.
— Если я слышу в ресторане, что человек заказывает бефстроганов, я прошу официанта узнать его фамилию. И если фамилия иностранная, — не удивляйтесь, в большинстве случаев так и получается, — она в моей записной книжке. Для дальнейшего использования.
— Но наверняка...
— Не только иностранцы, конечно. Художники. Люди богемного образа мыслей, как наш друг Хайд. Красные, большей частью. Эти делают все возможное, чтобы подорвать наши моральные устои, нашу твердость. Они в моей записной книжке. Для дальнейшего использования.
Сэр Тони с немалым удивлением обнаружил за трезвой и респектабельной наружностью опасного сумасшедшего. Возможно, еще не совсем опасного, ибо безумие пока ограничивалось только записной книжкой. Но да поможет нам Господь, подумал сэр Тони, если такие, как майор Стоукс, когда-нибудь дорвутся до власти. Мы все, вероятно, у него под колпаком. Не пропустит ни одной случайной фразы. Поди, возомнил себя шпионом в логове врага.
Фрэнк Дэнби, полная противоположность, вероятно, считает, что находится в кругу друзей, но это далеко не так. Молодой, грубый, вспыльчивый полицейский, которому место скорее у клетки с буйными пьяницами, нежели в клубе логиков.
Сэр Тони посмотрел на него. Даже здесь Дэнби не мог расслабиться, словно готовился к условному захвату. Одна тяжелая рука крепко обхватила стакан, другая, согнутая в локте, сжалась в кулак. Казалось, в уголке его рта навсегда застряла «Вудбайн»{7}, от дыма которой он щурился, что делало его похожим на ищейку, рыскающую по комнате в поисках жертвы.
Интерес Дэнби к убийству был столь же отталкивающим. Его восхищали сообщения об убийствах из дробовика. В который раз он рассказывал членам клуба одну и ту же историю о самоубийстве в Лаймхаусе, о том, как он видел повешенного, который был китайцем и профессиональным карточным игроком. Дэнби смаковал каждую деталь в описании тела. Из детективов он читал только «крутые», американские, с морем крови и насилия. У нынешнего его фаворита, правда, британского розлива, «Нет орхидей для мисс Блэндиш» сэр Тони насчитал двадцать одно убийство, двадцать четыре избиения и одно изнасилование.