Невинность и страсть
Шрифт:
Отчаянно пытаюсь перевести разговор на иную тему и хватаюсь за самую очевидную соломинку:
— Ешьте, а то остынет.
— Сеньора. — Диего спешит забрать мою тарелку. — Как вы себя чувствуете? Наш огонь — настоящий огонь. — Он укоризненно смотрит на Криса. — Полагал, что сеньор Мерит вас предупредит.
Крис поднимает руки и пытается оправдаться:
— Эй, я предупреждал!
— Но уже после того, как я откусила! — нападаю, радуясь возможности вступить в коалицию с Диего и доставить мучителю несколько неприятных минут. Может быть, мое
— До того, как откусили, — настойчиво поправляет Крис.
Диего смотрит на него и огорченно произносит несколько испанских слов, а потом снова поворачивается ко мне.
— Следовало предупредить вас заранее. Искренне сожалею о недоразумении, сеньора.
— Не беспокойтесь и перестаньте извиняться, — требую я. — Чувствую себя прекрасно… ну, или буду чувствовать прекрасно, как только вы оба перестанете разглядывать меня в упор.
Появляется официант, ставит передо мной новую тарелку, забирает у Диего старую и уходит.
— Я велел положить два соуса, на выбор, — поясняет повар. — Зеленый совсем нежгучий, а красный — средней остроты. Ни один не доставит неприятных ощущений.
Благодарно киваю:
— Спасибо, Диего. Я сама виновата: прежде чем наброситься на незнакомую еду, надо было осторожно попробовать. Но блюдо и выглядело, и пахло так аппетитно, что утерпеть было невозможно.
Автор кулинарного шедевра розовеет от смущения, но еще не меньше минуты в тревоге стоит возле стола. Наконец немного успокаивается, уходит на кухню и оставляет меня во власти блестящего, невозможно притягательного художника, который из-за моих страданий до сих пор не проглотил ни кусочка.
— Ешьте, пожалуйста, — напоминаю, чтобы переключить внимание. — Теперь уже совсем остыло.
— Сначала попробуйте и убедитесь, что на сей раз все нормально.
— Нет уж, спасибо! — возражаю решительно. — Не собираюсь ничего пробовать, пока вы смотрите и ждете нового провала.
Крис лукаво улыбается:
— А мне нравится смотреть. Вы пробуждаете мое творческое начало.
От напоминания о рисунке бросает в жар.
— Но смотреть на меня и при этом есть самому не удастся.
— Мог бы оспорить утверждение, но чтобы вы наконец взялись за дело, готов прекратить наблюдение и составить вам компанию. — В последних словах прозвучал подтекст… или мне показалось?
— Прекрасно, — соглашаюсь я. — Давайте есть вместе.
Губы его вздрагивают в улыбке, и я улыбаюсь в ответ. Продолжая смотреть друг на друга, берем каждый по лепешке и отводим взгляд только после первого кусочка. В этот раз во рту расцветает божественный вкус, и от удовольствия я издаю звук, похожий то ли на стон, то ли на мычание. Одно из двух: или Диего действительно непревзойденный повар, или я до такой степени проголодалась, что для счастья хватает малого.
Крис невозмутимо проглатывает свой огненный соус и смотрит на меня с выражением, которое нельзя назвать иначе, как голодным.
— Полагаю, подобная реакция означает удовлетворение?
Меня снова бросает в жар,
— Как вам сказать? — отвечаю, собравшись с силами. — Окончание голодовки можно смело назвать восхитительным. — Осторожно пробую ложкой зеленый соус. — О, и это тоже замечательно! Лучше невозможно представить.
Мерит протягивает мне пиво и предлагает сделать еще глоток, словно хочет напомнить, что мы только что пили из одного горлышка. Смотрю на бутылку и вспоминаю его губы в том самом месте, где лишь недавно побывали мои.
— Нет, спасибо.
Пару мгновений он продолжает держать передо мной пиво, а потом медленно поднимает бутылку и делает большой, неспешный глоток. И снова движение кадыка на сильной шее отдается в глубине моего существа. Что же он со мной делает?
Крис ставит пиво на стол, и я торопливо, виновато возвращаюсь к своим такос. Он следует моему примеру, и в голове снова возникают вопросы, которые мне давно хочется задать. Когда он работает? Где пишет свои картины? Что пробуждает вдохновение? Как выглядит его любимая кисть? Понимаю, что все эти банальности он слышал уже миллион раз и вряд ли захочет обсуждать в миллион первый, а потому молчу.
— Из этого угла очень удобно наблюдать за людьми, — замечает Крис.
Смотрю на мелькающие за окном сценки и думаю о том, какое черно-белое существование веду, хотя мечтаю жить ярко. В уютном молчании следим за быстро сменяющимися картинками. Вот проходят, крепко держась за руки, мужчина и женщина. Вот молодая мама безуспешно пытается заставить сынишку надеть куртку. А вот девушка сжимает воротник жакета и, кажется, плачет.
Крис поворачивается ко мне.
— У каждого своя история. В чем же заключается ваша, Сара Макмиллан?
Вопрос застает врасплох, и первым на ум приходит ответ, произносить который вслух совсем не хочется: у меня нет истории; во всяком случае, такой, которой я готова с ним поделиться.
— Я всего лишь простая девушка, а свободное от основной работы время пытаюсь провести ближе к живописи, которую люблю с детства.
— Расскажите о себе что-нибудь, чего я еще не знаю.
— Во мне нет ни единой творческой искры, поэтому приходится жить за счет чужого вдохновения.
— Позвольте написать ваш портрет, и вы станете источником этого вдохновения.
Кусаю губы в мучительных сомнениях.
— Не знаю.
— Чего же здесь не знать?
— Ужасно страшно позировать такому знаменитому художнику. Вам наверняка это известно.
— Я всего лишь человек с кистью в руках, Сара. Ничего больше.
— Вы не просто человек с кистью в руках. — Немного опускаю взгляд и впервые замечаю на подбородке шрам: он тянется к уху почти на три дюйма. Интересно, как это случилось? Что за человек скрывается за огромным талантом? Снова смотрю в зеленую глубину глаз, перед притягательной силой которых невозможно устоять. — А какова ваша история, Крис?