Невинность и страсть
Шрифт:
Марк молча рассматривает меня, и в эту минуту чересчур красивое лицо напоминает непроницаемую маску. Реакцию понять невозможно, а в неизвестности время ползет мучительно медленно. Но вот наконец он снисходит до ответа:
— Хотите узнать небольшой секрет, мисс Макмиллан?
Слово «секрет» в применении к Марку способно вызвать множество ассоциаций, однако сейчас почему-то представляю одну-единственную картину: он затаскивает Ребекку в кладовку, больно шлепает, а потом протыкает соски канцелярскими скрепками. Он наказывал ее и хочет наказать меня. Представляю себя на месте Ребекки, прижатой к стене, и его рядом,
— И что же за секрет? — уточняю, с усилием выбравшись из параллельной реальности.
Легкий прищур серебристых глаз подсказывает, что от внимания Комптона не утаилась ни затянувшаяся пауза, ни легкая хрипотца в голосе. Это ему нравится — воспринимаю открытие как пощечину. На столе лежит открытый дневник. Почему же я не подумала, что он может узнать почерк Ребекки, может догадаться, что я читаю ее самые интимные откровения? Скорее всего… скорее всего он все знает. И хочет, чтобы я тоже знала.
— Готовы услышать, Сара?
Сара. Он назвал меня по имени. Интуиция подсказывает, что изменение в отношениях здесь ни при чем. Просто он может обращаться ко мне как пожелает, а вот я обязана неукоснительно соблюдать субординацию. Он — начальник, а я — мелкая сошка.
Сглатываю, чтобы избавиться от неприятной сухости в горле.
— Да, — произношу почти внятно и, несмотря на лаконичность ответа, черпаю в собственном голосе новые силы. Во всяком случае, пока не полностью онемела — и то хорошо. Значит, еще не окончательно попала в плен к этому человеку. «Чего нельзя сказать о твоих мечтах», — ядовито напоминает внутренний голос, и от горькой правды в душе зреет негодование.
— Вовсе не ожидал, что уже сегодня вы сможете разговаривать с экспертами на равных, — торжественно заявляет Марк.
Растерянно моргаю.
— Ничего не понимаю. Вы же велели заниматься и подготовиться к сегодняшней дегустации.
— Всего лишь хотел выяснить, чего вы стоите. Если бы вы не сделали попытку достойно ответить на вызов, то какой смысл предлагать вам большее, когда разумнее ограничиться залом продаж?
Тут же вспоминаю бешеную реакцию Криса на морковку, которой Марк помахивает перед моим носом, — а именно на перспективу работы в «Риптайде». Действительно ли благодетель готов помочь подняться на эту вершину или бессовестно манипулирует… играет с моей мечтой? А может быть, виноват Крис — коварно посеял сомнения в моей душе, и теперь я зависима от его воли?
— Эту неделю вы отработали достойно, — продолжает Марк. — Сегодня разрешаю вам открыто признаться в невежестве. Пусть гости вас учат. Это доставит им ни с чем не сравнимое удовольствие. Вот увидите: все будут радостно есть с вашей милой маленькой ладошки, а вы, в свою очередь, порадуете меня звездными продажами.
С трудом верю, что слышу ту самую тактику, которую несколько дней назад предлагал Крис. Чувства путаются, комкаются, завязываются в тугой узел. Как реагировать, не знаю, и отвечаю на автопилоте, как солдат, всегда готовый подчиниться старшему по званию:
— Я… постараюсь… сделаю все, что могу.
На красивом лице отражается глубокое довольство.
— Жду с нетерпением, мисс Макмиллан. Мечтаю увидеть, на что вы
— А если провалюсь? — уточняю я. — Буду наказана? — Понятия не имею, откуда взялась смелость, но вопрос выскакивает сам собой.
Он прищуривается.
— А вы хотите быть наказанной? — Голос звучит низко, тяжело, но вместо гнева в нем слышится сексуальное начало. Если, конечно, это не иллюзия, порожденная предупреждением Криса в сочетании с моим собственным впечатлением от дневника.
— Нет, — отвечаю твердо, без малейшего сомнения. — Я не хочу быть наказанной.
— В таком случае продолжайте меня радовать, Сара, — мягко замечает он. В тоне этих слов удовлетворение соседствует с укоризной. Не могу не представить, как потом он скажет: «Я предупреждал. Вы знаете, что должны понести наказание».
Комптон отходит от дверного косяка, на который опирался плечом.
— Если вы еще не в курсе, в качестве меры предосторожности по окончании вечера все гости и сотрудники будут обеспечены лимузинами и такси. Ключи от вашей машины необходимо оставить на столе в холле.
— А на чем же я завтра поеду на работу?
— Можете позволить себе заказать такси. — Серебристые глаза темнеют и становятся облачно-серыми. — Это очень скромная плата за безопасность. Я забочусь о тех, за кого отвечаю, мисс Макмиллан.
Он поворачивается и уходит.
Через сорок пять минут я уже стою в главном зале галереи и тревожусь относительно безупречности расположения салфеток и вилок на одном из нескольких столов, расставленных возле выходящего во двор овального окна. Свет неярок; музыка молчит до тех пор, пока не откроются двери и не заиграет скрипач.
Неподалеку непринужденно беседуют несколько стажеров и Мэри, главный продавец галереи и единственная из всех коллег, кто не проявил ко мне откровенного дружелюбия. Никто не испытывает ни нервозности, ни свойственного мне стремления чем-нибудь себя занять. Ну а мои нервы звенят громче, чем знаменитые трамваи Сан-Франциско. И это сейчас, пока нет необходимости проявить похвальную осведомленность в винной продукции. Все равно каждую секунду я сдаю один труднейший экзамен, провалить который не имею права. Снова смотрю на девушек: все как одна одеты в переливающиеся коктейльные платья, по сравнению с которыми моя унылая черная юбка и голубая блузка смотрятся по меньшей мере неуместно.
— Выглядишь так, будто готовишься прыгнуть с моста «Золотые Ворота».
Рядом возникает Ральф. Кладу последнюю вилку, оборачиваюсь и вижу, что черный галстук-бабочка, в котором он провел рабочий день, уступил место красному.
— Комплименты отлично успокаивают нервы, — отвечаю с грустной иронией, хотя умею по достоинству оценить и чувство юмора, и честность. — И как только ты решился покинуть свой ответственный бухгалтерский пост?
— Если начальнику угодно напоить дорогим вином, а потом еще и отвезти домой, разве можно отказаться? Не переживай: постепенно привыкнешь и научишься любить эти вечера. Капля алкоголя творит чудеса: гости широко открывают свои толстые бумажники, и Зверь приходит в отличное расположение духа. — Он пристально на меня смотрит. — Так. Отвечай честно, почему нервничаешь?