Невольница судьбы
Шрифт:
Я захлопала ресницами.
— С чего ты взяла, что он начнёт запрещать? Он же не тиран и не самодур.
— Но он — гордый мужчина и подачки ему не понравятся.
Слово «подачки» резануло мне ухо. Что-то я не воспринимала благотворительность как милостыню. Да к тому же я честно заработала. Но, видимо, со стороны виднее. Тут же моя гордость приосанилась и вскинула на меня укоризненный взгляд.
— Ты меня осуждаешь? — я сама не поняла, почему это спросила. Но, значит, очень нужно было.
— Что? — воскликнула Рэшма, и даже поморщилась, как от зубной боли. — Вот уж не думала, что тебя интересует
Она полезла в разрез платья на груди и извлекла мешочек. Много ума не надо было, чтобы понять, что внутри деньги. Хотя, уж лучше бы там была магическая россыпь. Как я успела понять, она тут ценится дороже всего.
— Постой, а для чего же ты за мясо расплатилась телом, а не деньгами, если они у тебя водятся?
Рэшма быстро глянула на меня и заключила:
— Водятся, но переводятся. Ты за своими сбережениями следи.
— Да я и не думала упрекать тебя, — стушевалась я, понимая, что сболтнула лишнее.
Рэшма вздохнула и примирительным тоном пояснила:
— Я собираюсь домик купить, когда смогу покинуть наш квартал. Вот и коплю. Сама понимаешь, он не дёшево стоит. Но за четыре года я собрала кое-какую денежку. Осталось только дождаться окончания изгнания.
Домик? Ух ты! Она молодец! А я всё никак не могла понять, как можно хвататься за любую возможность сэкономить или подработать, когда у неё четверо мужчин приносят каждый месяц по сто пятьдесят монет каждый.
— Хорошая идея с домиком, — одобрила я, кивнув для весомости. — Буду надеяться, что у тебя всё получится. А ты не боишься, что твои деньги кто-то умыкнёт? Улочка-то не из честных тружеников. Каждый провинился в чём-то.
— Все мы провинились, — по голосу я поняла, что ей не понравилось моё замечание. Но она тут же сменила гнев на милость и заявила: — Я уже говорила тебе, что пока хозяина нет дома, то посторонние войти не могут. Даже Моллирс не переступит порог! А чтобы совсем обезопасить деньги, я прошу господина Роджиса накладывать магические обереги на монеты. Никто кроме меня их не видит. Поэтому могу хоть на улице оставить, их никто не найдёт.
— Невидимые деньги? — не поверила я и, всплеснув руками, воскликнула: — Рэшма, да ты что? Он же обманывает тебя! Если кроме тебя их никто не видит, то какой в них толк?
Она упрямо стиснула зубы и высыпала содержимое мешочка на ладонь. Монеты оказались вполне видимыми и со звоном легли горкой.
— Ну что, разве это обман? — спросила она.
— Не похоже, — я даже потрогала их. Настоящие деньги. — Только на невидимые точно не похожи.
— Они невидимы для тех, кто захотел бы их украсть.
— Аааа, — понимающе протянула я, и тут же добавила: — Ладно, прячь обратно, а то мужчины возвращаются.
С улицы доносились многочисленные шаги и голоса. Рэшма ссыпала монеты в мешочек и заговорчески подмигнула мне. Словно опомнилась и добавила:
— Если не хочешь, чтобы Сэтман запретил тебе ходить в тот дом, не вздумай сказать, что работаешь у Роджиса Клесси. Да и вообще, молчи пока про работу.
Я хотела спросить,
Глава 24
Разговор по душам
Поужинали у Рэшмы. Сэтман успел сдружиться с её мужчинами, и они много говорили о работе. Сэтман предлагал возить камни на тачках, но собеседники отговаривали его от этой идеи, ссылаясь на запреты. Нельзя было использовать дополнительные приспособления.
— На то она и каменоломня, чтобы сделать нашу жизнь адом, — заключил один из мужчин, тяпнув кулаком по столу. — Уроженцам правящих семей ничего не стоит одним жестом разворотить все камни и переместить их в нужное место. Но никто этого делать не станет, потому что, по их мнению, нас надо наказать за предыдущие деяния.
Сэтман не стал спорить. Оно и понятно — он раньше был из правящей семьи и знает, как бы сам прореагировал, узнав о самоуправстве среди простолюдинов, тем более изгоев. При всей своей справедливости и человеколюбии, он поддерживал решения Элуваруса относительно исправительных работ для изгоев. Каждое преступление должно было быть наказуемо. Сейчас он считал себя преступником — убил Рэгли, попытался похитить Арьяну. Так что наказан за дело.
Рэшма сказала, что помоет посуду, а мне всучила ведро с тёплой водой, чтобы я могла искупать мужа. Пока мы с Сэтманом шли к себе в комнату, думала, какая я плохая жена. Все вокруг заботятся о нём. Но тут же попыталась оправдать себя перед собой же: у меня столько всего произошло за последние два дня, что не мудрено забыть обо всём на свете.
Оказавшись внутри нашей обители, закрыла дверь, подтянула к пылающему камину деревянное корыто. Велела Сэтману раздеться. Он с улыбкой выполнил указание и влез в убогую посудину. Я начала лить на мужа воду, намыливая его торс. Мои пальцы заботливо скользили по коже. Голое тело Сэтмана было идеалом мужской красоты. Рельефное, упругое, с отчётливо проступающей мускулатурой. Мокрое и мыльное оно особенно выгодно смотрелось в отблесках пламени, сводя меня с ума. Неожиданно ощутила прилив возбуждения. Но тут же подавила его: Сэтману сейчас не до секса. Поэтому полностью переключилась на деловой лад, сосредоточившись на процессе омовения. Вначале с мужа стекали потоки грязи, но вскоре вода очистилась.
— Какая ты заботливая, — улыбнулся он, глядя на меня, как кот на сало — с жадностью и нескрываемым вожделением.
У меня внутри аж всё скрутилось в жгут от такого взгляда. Ненароком заметила, как его член напрягся и алчно наставил на меня свою головку.
— Разве тебе не надо спать? — спросила я, глядя на мощный орган.
Сэтман рассмеялся, а я не поняла отчего.
— Это ты у него спрашиваешь? — и он качнул бёдрами, заставив член призывно дёрнуться.
Я тоже рассмеялась и поняла, что спать в ближайшие полчаса никто из нас троих не будет. Подавив смех, цапнула восставший половой орган, и повела Сэтмана, как на привязи, в постель. Он покорно потопал следом, не собираясь сопротивляться.