Невольные каменщики. Белая рабыня
Шрифт:
На прошлой неделе она убедила меня, что мне нужно обратиться к ее стоматологу. Я, как и многие, боюсь и ненавижу эту породу врачей, но под воздействием Дашиных доводов и проведенной ею демонстрации собственных зубов я согласился, что бояться глупо. Если есть возможность воспользоваться услугами первоклассного специалиста, располагающего к тому же «западными материалами», то упустить ее может только идиот.
И вот, когда Даша позвонила мне после истории с некупленными джинсами и напомнила, что меня ждет дантист, я побежал к нему с радостью. Мне оставалось радоваться, что намеченные ею для меня занятия не оставлены без внимания, в этом
Врач оказался великолепным специалистом. Объективно говоря, Даша оказала мне огромную услугу. Я понимал, что она старалась и для себя, приводя меня в порядок. Судьбина занесла ее в развалюху, она послала рабочих перестелить полы и поклеить обои.
Мы стали реже видеться, и тут ничего нельзя было поделать. Я понимал, что если я вдруг позвоню ей и скажу, что решил отменить поход к врачу, что нерв подождет, поскольку пылает душа, и что я жду ее немедленно, то натолкнусь на удивленное непонимание.
— То есть как? Ты не пойдешь к врачу?
Но даже когда мы встречались, нам не удавалось остаться вдвоем. Игнат Северинович безвылазно сидел в углу нашего гнездышка. Даша читала мне длинные, слегка беллетризированные и очень поучительные истории из жизни своего незаурядного отца. Игнат Северинович получал образование, днем сидя за книжками, а по ночам выматываясь на разгрузке вагонов; Игнат Северинович обещал невесте, что сразу после свадьбы заберет ее с работы, чего бы это ему ни стоило, и сдержал слово, найдя множество возможностей для подзаработка. Игнат Северинович, будучи крупным государственным деятелем, вместо того чтобы почивать на лаврах, вечерами сочиняет воспоминания или переводит украинские детективы, что приятным времяпрепровождением не назовешь.
Мне трудно было спорить, на столе у меня по-прежнему валялось стихотворение «Поэт и Чернь» и в голове моей было пусто и неуютно, замыслы мои шлялись где-то.
В один из таких непоздних вечеров, после изнурительной постельной тренировки я сидел у ног Даши, держа в ладонях ее маленькую, но такую опытную и деловитую на ощупь руку, и безнадежно наигрывал на ее пальцах какую-то проникновенную мелодию. Я хотел ей внушить, пусть таким жалобным способом, хоть самые общие ноты своей тоски.
— Ты понимаешь, женщине не нужно все, женщине нужно много. Если бы я не знала точно, что это придумал мой «папашка», я бы сказала, что это придумал Ларошфуко. Женщине не нужны все сто двадцать рублей мужниной, скажем, инженерской зарплаты, она предпочтет получать пятьсот (уже пятьсот, тоскливо подумал я), даже зная, что у него есть что потратить на стороне. Ты понимаешь меня, — она высвободила свою руку и, ласково схватив меня за волосы, вразумляюще тряхнула голову.
Я, казалось бы, без всякой связи с темой разговора подумал: у нее кто-то появился. Этот внезапный, не имевший никакой предыстории, никаких фактических очертаний вывод казался мне несомненным.
Замечая странности в поведении некоторых звездных систем, астрономы делают вывод о том, что поблизости имеется невидимая тяготеющая масса. Наведя на резкость микроскоп своей ревности, я исследовал пространство вокруг своей капризной звезды. Сначала я произвел ревизию видимых объектов. Стиховед? Этот престарелый нимфоман въехал без спросу в пределы моего воображения и теперь, кряхтя и задыхаясь, обустраивался. Ночами он бродил, рыдая, в поисках неуловимой Дарьи Игнатовны, падал, терял очки и
Муж? В последние недели он все больше проступал из почти абсолютного небытия. Материала на полнокровный образ никак не хватало, он играл роль манекена для демонстрации хороших манер. Каждый раз, когда Даше нужно было объяснить мне, как следует одеваться, как следует себя вести настоящему джентльмену и т. п., являлся этот подтянутый зализанный парень, мгновенно вылавливал такси из равнодушного потока машин, или распахивал гардероб, битком набитый безукоризненными сорочками и галстуками.
Нет, меня это скорее раздражало, чем пугало.
Я, естественно, обратился за помощью к Иветте. На мой прямой вопрос — есть ли кто-нибудь еще у Даши — она дала мне прямой ответ — никого. Но мне этот ответ показался уклончивым.
На время мои неопределенные подозрения были оттеснены на задний план. Даша с безжалостной подробностью описала Иветте реакцию ее подруг на провинциальною увальня, с которым она валандается несколько последних месяцев. Они, оказывается, терпели, сколько хватало сил, но в конце концов так наболело, что прорвало.
Я и сам подозревал, что никого не восхитил своими взглядами на жизнь, но известие о том, что «мамашка» билась в истерике и кричала, мол, если эта голь перекатная поселится у них, то она не знает что сделает, — так вот, это известие поразило меня сильно. К тому же я подозревал, что Иветта по-товарищески смягчает формулировки.
Некоторое время я кружил по своей наемной клетке — внезапный порыв ветра за окном в тополевой кроне, плеснуло светом в лицо и лиственным шумом в уши, я неожиданно пришел в подходящее состояние и спикировал на телефон, не думая о том, будет ли это правильный ход в тайной тяжбе с предметом ускользающей страсти.
— Алео, — пропела она голоском проснувшейся невинности.
Далее шла моя речь. Туманные намеки, переходящие в саркастические эскапады, ядовитые стрелы и отравленные шпильки. Демонстрация абстрактного презрения, едва заметные буруны надрыва и летящие поверх всего легкие тени меланхолии.
Надо отдать Даше должное: она дослушала как раз до того места, где следовало окончательно поворачивать на тропу войны, заявлять, что моя не слишком, может быть, блестящая самобытность мне все же дороже, чем ценности союза, купленного ценой полного самоуничижения. У этого места я остановился, как рыцарь на распутье. Хотя и обходными путями, я зашел слишком далеко. Моя неуверенно гордая фигура одиноко темнела на фоне кровопролитного заката. Даша молчала. На третьей секунде молчания я понял, что не знаю, что делать дальше. Сказать ровным голосом, что мы расстаемся, было нельзя, я уже использовал этот прием. Закричать о том, что я не желаю больше ее видеть, я не мог по другим соображениям, тоже имевшим отношение к области вкуса.
И тогда Даша решилась сама:
— Это все, что ты хотел мне сказать?
Я совершил панический маневр:
— Нет, я хотел спросить — ты приедешь сегодня, как всегда, в пять?
— Нет, к нам сегодня придет японский профессор. Папа просил меня помочь ему.
— Ты разве знаешь японскую мову? — идиотически сострил я, с ужасом понимая, что говорю не то, что нужно.
— Нет, — просто сказала Даша, — переводчицу он приведет с собой. А потом, он русист.
— Ах та-ак, — протянул я, все еще пытаясь выдержать беззаботный тон.