Невостребованная любовь. Детство
Шрифт:
Параллельно этому на левом берегу Течи, примерно в шести-семи километрах от реки стахановским методом строили дома по числу тех, что сожгли. Через пару месяцев люди, жители уничтоженной деревни, вселились в эти новые дома.
В наше время в интернете можно встретить такие публикации, где дословно написано: «Десятки тысяч людей в одночасье лишились всего, были оставлены в чистом поле и стали экологическими беженцами…» Не знаю, в каких населённых пунктах так поступили с людьми, но я привела выше конкретный факт: людей из зоны заражённой территории переселили в новые дома подальше от реки. Предварительно их обследовали и лечили. Конечно, никто такого
Приближалось время родов. Надя считала дни до родов и чем ближе были роды, тем страшней ей становилось. При одном воспоминании об изнасиловании, её терзал стыд и брезгливость. Она продолжала кормить первого ребёнка грудью. Второй ребенок шевелился под сердцем, а её сердце никак не хотело принять этого ребёнка. Считал дни и Николай.
Надя пошла в декрет, нет, нет, да соберётся погулять на улицу, а ноги сами несут в сторону дома Шурки-сибирячки. Надя, пока идёт до её лавочки у палисадника, наберёт целый подол хлеба, вытряхнет куски хлеба из подола на лавку, сядет рядом, вздохнёт:
– Видно, дети Шурки, играя на улице, хлеб на землю кидают. Видать в Сибири не было такого голода, как у нас.
Сидит Надя и ждёт, когда Шурка картошку жарить будет. Видно не очень-то Шурка умеет это делать, картошка у неё то и дело пригорает, а беременная женщина этим запахом надышаться не может, так ей хочется этой картошки с горелым запахом в придачу, а зайти попросить стыдно – детей полон дом. Придёт домой, сама нажарит – нет, не то! То ли запах горелой картошки напоминал ей о том, сколь вкусны были печёнки из мороженной картошки с лебедой после войны в тот ужасный голод, то ли состояние её души было равно тому послевоенному: так же тяжело и тошно было на душе, то ли причуды беременных?
Как-то пришёл Николай домой, дома была только баба Дуся с дочкой, за разговором о беременности жены, он спросил её:
– Да, скоро срок рожать. А ты, баба Дуся, не знаешь, может ли женщина родить раньше?
– Ну, как не может? Довольно часто такое случается. Как корова может раньше на две недели родить, так и баба.
– А позже срока? – уточнил Николай.
– Ну, это вряд ли.
За это и ухватился
Привезли в их село шесть, так называемых хлыстов – сосновые стволы нужной длины, приготовленные на столбы под электропровода. Да кто-то два хлыста своровал. Кто? Как? Куда делись? Все дворы обошли, все усадьбы осмотрели – нет хлыстов. По соседним селам пошли. Привезли в село, на место преступления одного подозреваемого, лишь за то, что тот тракторист. Оно и понятно: столб на конях не увезти. Участковый устроил допрос, спрашивает его:
– Ты хлысты увёз?
– Нет, мая не брал, – твёрдо отвечал тракторист.
– Их было шесть.
– И мая говорит: их было шесть.
– Теперь четыре.
– И мая говорит: теперь четыре.
– Двух не хватает, – глядя в глаза трактористу, допытывался участковый.
– И мая говорит: двух не хватает, – твердил в такт подозреваемый.
– Кто-то эти хлысты своровал.
– И мая говорит: кто-то эти хлысты своровал.
– Их было шесть, – по новому кругу допроса пошёл участковый.
– И мая говорит: их было шесть, – всё так же спокойно говорил тракторист.
– Теперь четыре.
– И мая говорит: теперь четыре.
Так участковый от него ничего не добился и отпустил бедолагу. Николай догнал татарина и разговорился с ним:
– Ты откуда будешь?
– Б. О., знает твоя? – вопросом ответил татарин.
– Знаю, по крайней мере, слышал. За рекой там, километров десять-двенадцать от нас, у вас район-то вроде наш, а совхоз?
– Аха, район наша, совхоза наша.
– А щё, трактористов да комбайнёров хватает у вас? – поинтересовался Николай.
– Наша мало трактористов, ещё нада.
– Понятно. Ну, бывай.
– Бывая, бывая! – попрощался мужик.
Село, где их с женой никто не знал, вполне устраивало Николая. Когда бы ни родила жена, никто не стал бы подсчитывать, когда она забеременела. В первый же выходной он запряг лошадь и под предлогом надобности съездить на центральную усадьбу, сам поехал в Б. О. Глава села был рад принять новых работников в село, но пока не было жилья. Управляющий уговаривал пожить до весны на квартире и сам договорился с хозяевами. Николай согласился.
В середине декабря, как только у жены начались первые схватки, Николай отвёз её на совхозном уазике в районную больницу рожать. На обратной дороге сказал Андрею, что они с Надеждой завтра переезжают.
– Да как же так? Куда? Зачем? Как завтра? Жена в роддоме, а ты: «Переезжаем».
Николай сухо ответил:
– Не уговаривай, так надо. Не удерживай – помоги. Кто ж нам ещё может помочь? Нищего не могу более сказать, – Николай повесил голову.
Андрей понял, что это для них важно, опять он пошёл навстречу племяннице и смирился с потерей таких нужных в совхозе двух работников.
Николай быстро собрал пожитки, закрыл избу на замок, сгрузил кошели на сани-розвальни, к тем же саням сзади привязал корову. На зиму, как правило, свиней и молодняк закалывали на мясо, оставляли только корову. Он сходил к бабе Дусе за дочкой, зашагнул в сани, посадил маленькую дочь меж ног, чтобы та на поворотах ненароком не вывалилась из саней. Поехал шагом, корова едва успевала шагать за санями.
В те времена о детских садах да яслях в сёлах не слыхивали. Пришлось Николаю нанимать для дочери няньку за приличные деньги и платить за корм для коровы. Но это было для него неважно, только он один знал, зачем он это делает.