Невостребованная любовь. Детство
Шрифт:
– Моей дочери? Ну, раз она моя, щего суёшься?
– Прошу подбирать выражения, я при исполнении обязанностей. Отвечайте на вопрос.
Николай встал, подошёл вплотную к Граханову:
– Щё, память коротка? А, ну да, теперь ты неприкосновенное лицо. Этим решил взять.
– Я ничего не собираюсь брать. Хочу лишь предупредить тебя, если хоть раз тронешь эту девочку, я посажу тебя.
– Посадишь. Интересно, за щё?
– Найду за что! – пообещал Николай Граханов.
– Шустрый у нас участковый! Слушай меня внимательно, Таня родилась двадцать пятого декабря. Ты к ней не имеешь никакого отношения, забудь о ней. Ещё раз нарисуешься – прибью и на форму не погляжу. Я тебя предупредил! – сказал Николай, сплюнул и вернулся на своё место на крыльце.
– Я тебя
Когда у них с женой родится дочка, они тоже назовут её Таней.
Муж долго не возвращался, и Надя вышла на крыльцо посмотреть, где он. Николай встал, и они молча стояли друг против друга. Видно, в душе что-то ещё осталось у них друг к другу, и они надеялись суметь перешагнуть через то плохое, что пришлось пережить им за последние месяцы. Вдруг на крыльцо вышла раздетая дочка Наташа и, заложив за спину ручки, сказала:
– А я вашей девке конфет не давала!
Кинулись оба родителя в дом, забыв все обиды: девочка уже не дышала. Мать схватила её за ноги и стала трясти вниз головой, стараясь вытрясти конфетку. Ничего не получалось, счёт шел на секунды. Николай сразу понял, что надо делать: схватил острозубцы, засунул в горло малютки острые концы острогубцев, раскрошил там конфетку и вновь поднял дочь за ноги, стал трясти: осколки конфетки выпали. Он положил дочку на спину и стал ей дуть в рот. Девочка засопела, вздохнула и начала плакать, на губах малютки показалась кровь. Надя дала ей грудь, но грудь была пуста. Тогда она согрела коровье молоко, разбавила его наполовину водой и покормила малышку. Пережитый стресс помог Николаю и Надежде понять, что есть что-то более важное и ценное, чем их личные страдания и ради этого следует забыть о неприятном прошлом.
Мать села на лавку, прижала к груди малютку, держа её вверх головой, боялась, что та может захлебнуться кровью из ран в горле. Так сидела она неподвижно со спящей дочкой на руках более двух часов. Муж посидел, посмотрел на жену с ребёнком, ничего не говоря, собрал с полу кошели, поднял кринку с маслом, поставил на стол. Подумал немного, глядя на масло, и воткнул в розетку вилку от электроплитки. Вылил в кастрюлю молоко из литровой банки и добавил ковш воды, поставил на плитку. Почистил и покрошил луковицу и отправил её вместе с солью в кастрюлю. Зачерпнул из глиняной кринки ложку топлёного масла, взбитого из сливок, снятых с молока от их коровы, и опустил ложку в молочную жидкость. Наломал макароны, когда смесь закипела, Николай бросил их в кастрюлю. Первые электроплитки представляли из себя круг сантиметров двадцать в диаметре с открытой спиралью, которая была уложена змейкой в керамические пазы на поверхности плитки. Как только макароны закипели, Николай снял кастрюлю с плитки, подождал минуту и вновь поставил её на плитку. Ещё раз дождался, когда закипит суп и вновь, чтобы молочная смесь «не сбежала», снял кастрюлю. Потом выдернул вилку из розетки и вернул кастрюлю на плитку. Он делал всё правильно, и это удивляло жену. Видимо, пожив немного без жены, он кое-чему научился в самообслуживании. Николай налил две железные, покрытые жёлтой эмалью, полные-порционные тарелки молочного супа, поставил их на стол. Наташа тут же забралась на лавку и стала дуть в свою тарелку, ожидая, когда суп остынет. Отец подал ей ложку, а вторую ложку положил рядом со второй тарелкой, но сам не сел за стол. Надя молча наблюдала за ним.
Николай подошёл к жене и сел рядом, протянул руки, хотел взять девочку. Надя с ребёнком отстранилась от него.
– Не бойся, я справлюсь. Иди, поешь, тебе вон двоих кормить надо.
Поведение мужа растопило лёд в душе жены, и она протянула ему дочку. Николай осторожно, стараясь не разбудить девочку, взял её на руки, как жена, наклонился спиной к стене, прижимая к груди малютку. Надя поела, уложила Наташу спать и села рядом с мужем.
– Иди, Надежа, поспи немного. Я посижу пару часов, потом ты посидишь.
Так по очереди они всю ночь караулили сон своей второй дочери и топили печь, прогревая избу. Эта непростая ночь вновь сблизила их. Рано поутру пришла баба Дуся, посмотрела на малышку, поздравила молодых
– Вернулись? Хорошо. Кости у меня что-то ломит. Надюха, я посижу, погреюсь у вас на печи, моя-то ещё не нагрелась, поболтаю с вами, да пойду домой.
– Конечно, залезай, – баба Дуся залезла на печь и вытянула ноги к тёплому месту.
Наташа ещё спала, а новорожденная капризничала и мешала матери готовить еду. Баба Дуся предложила:
– Давай её сюда. Я заодно уж тут и понянчусь с ней.
Надя протянула бабушке ребёнка, завёрнутого в пелёнку, как маленький кулёк. Баба Дуся свесила ноги с печи и протянула руки вниз, руками осторожно взялась за верх «кулька» и положила его себе на колени, а мать малышки отошла к столу. Николай занёс в избу полную флягу воды и вылил из неё воду в кадушку, что стояла в том самом месте, где ноги Бабы Дуси свисали с печи. Николай вновь вышел из избы с пустой флягой, хотел ещё раз сходить за водой. Довольная Баба Дуся, что соседи вернулись и её одиночеству пришёл конец, улюлюкала над младенцем, прижала его к груди и хотела поправить пелёнку, но младенец выскользнул из пелёнок и мгновенно упал вниз в кадушку с водой. Маленькое тельце, как свечка, вошло в ледяную воду, и вода сомкнулась над ребёнком. У бабки сердце остановилось, от перепуга она закричала:
– О-ё-ёй! О-ё-ёй! Господи! Господи, помилуй меня! Что же, что же это такое?! О-ё-ёй! Совсем стара стала, младенца не удержала! Господи! Господи! Помилуй!
Мать среагировала мгновенно, выхватила младенца из кадушки, прижала его к себе, младенец закричал, значит, не успел нахвататься воды.
– Ну, хватит паниковать! – Надя остановила плач и отчаянные вопли старухи, – видишь же, девочка жива и здорова.
За первые сутки моего пребывания дома судьба трижды испытала меня. Сперва отец чуть не зашиб, во второй раз – сестрица угостила конфеткой, и я чудом не задохнулась, а в третий раз – я прошла через непредвиденное крещение. Да, видно наперекор судьбе, Бог зачем-то спас меня: трижды испытал, трижды спас и сохранил.
После первого испытания на моей левой щеке остались следы от ногтей отца – полоски в виде неглубокого углубления от виска к губам. Пока была молодая, этого никто не замечал, с возрастом эти углубления стали в виде морщинок.
Я виню «второе испытание» в том, что почти не могу петь, то ли отец горло повредил острозубцами, то ли «медведь потоптался» не только по ушам, но и по горлу.
Третье испытание – никем незапланированное крещение. Не знаю, с Божьего ли повеления это случилось. Только всю свою жизнь я была белой вороной. Не могла я свернуть ни на шаг в сторону от праведного пути. Не зная, не понимая, совершенно не отдавая себе в том отчёта, я шла по жизни с самого рождения, как глубоко верующий человек, соблюдающий божьи заповеди, о существовании которых я не догадывалась. Я была смальства слишком доброй и всепрощающей. Не по-детски ответственной и любящей близких людей и уважающей всех прочих, сама придумывала им оправдание в любой подлости и жестокости. Я имела ангельское терпение в любых жизненных ситуациях. Это терпение в чём-то помогало мне в жизни, но и мешало в отношениях с людьми. Нельзя всё терпеть безропотно, люди не прощают кротости, видя в том, как минимум, слабость, а иные судят по себе, находят в таком поведении подвох и хитрость.
Надежда обратила внимание, что раны на щеке малютки быстро зажили, и шрамов почти не осталось, а ведь она их специально ничем не лечила. Не зря говорят: утопающий за соломинку хватается, вот и мать стала промывать рану на ручке старшей дочери не водой с марганцем, как велели врачи, а своей слюной. Напускает она из своего рта слюны в рану и подождёт, когда коросты отмокнут, удалит их и снова забинтует. Чтобы дочка спокойно сидела на коленях и терпеливо ждала, когда отмокнут коросты в ране, мать читала ей сказки, рассказывала бесконечные детские стишки и прибаутки. Играла с ней в разные слова, расспрашивала о том о сём. Девочка рано начала говорить, соображала быстро, удивляла родителей своей дерзостью и умела манипулировать отцом и матерью. Прошло два месяца, и мать заметила, что рана на руке дочки стала уменьшаться в размерах.