Невста „1-го Апрля“
Шрифт:
„Почему я не сижу подл тебя, на какой-нибудь изъденной червями старой кафедр башни Сенъ-Сильвера, облокотившись на старый столъ, заваленный пергаментами. Мн было бы такъ пріятно отвчать на твои вопросы: сколько ей лтъ, хороша ли она? Ей 22 года, братишка, и она хорошенькая, къ тому же ты ее знаешь. Ты ее видлъ у меня за обдомъ, кажется 6 лтъ тому назадъ. Въ сопровожденiи своей почтенной воспитательницы, боготворившей ее и нжно называвшей Занной, она провела въ Париж нсколько мсяцевъ, чтобы исполнить желаніе бабушки и изучить боле основательно языкъ, которымъ тамъ говорятъ и которому не выучатъ грамматики. Ты только что вернулся изъ какой-то варварской страны и собирался вновь отправиться въ Богъ всть какую. У меня было приглашено около полдюжины человкъ и между ними твой другъ Альбертъ
„Ты помнишь, не такъ ли? Но я сжалюсь надъ твоимъ любопытствомъ. Дло идетъ о дочери мистрисъ Джексонъ, о нашей маленькой американской кузин, о той сирот, бабушкой которой была наша тетка Регина. Вотъ уже во второй разъ она осиротла, бдная Занна! Ея единственный родственникъ дядя, усыновившей ее, умеръ въ прошломъ году. Она пріхала въ Каннъ въ декабр съ этой старой миссъ Стевенсъ изъ Филадельфіи, знакомой именно съ госпожой Бетюнъ, и сдлалась лектрисой этой послдней, не столько ради увеличенія своихъ доходовъ, сколько для того, чтобы чувствовать себя подъ защитой: странная вещь, когда подумаешь, что рчь идетъ объ американк! Эта молодая двушка — сокровище, мой дорогой Мишель! и добрая, сердечная! Правда, небогатая, — ты знаешь, что тетя Регина ничего не оставила, а наслдство пріемнаго отца боле чмъ скромно, но что теб изъ того? Ты никогда не удостаивалъ взглядомъ всхъ тхъ особъ съ прекраснымъ приданымъ, которымъ я тебя представляла… Однимъ словомъ, эта прелесть меня покорила, и мой энтузіазмъ могъ бы еще долго говорить по этому поводу, но я жду, чтобы окончить мою защитительную рчь, когда буду имть тебя подъ моимъ материнскимъ взглядомъ. Какое торжество, братъ, если бы моему сумасбродству удалось женить мудрость!…
„Кстати, насчетъ сумасбродства, угадай, кого я видла въ прошлый разъ въ Монте-Карло? Она была проздомъ, вдова и боле чмъ когда-либо очаровательная женщина. — Франко-русскій союзъ, мой милый, или другими словами графиню Вронскую. Графъ умеръ внезапно отъ кровоизліянія въ мозгъ, и такъ какъ онъ умеръ безъ завщанiя, красавица Фаустина возвращается въ Парижъ такой же бдной, какъ въ т дни, когда вы вздыхали, ты и она, подъ снью Кастельфлора. Это врно, что въ продолженіе семи лтъ она имла удовольствіе ухаживать за ревматизмами Вронскаго!
„Я, вполн естественно, воздержалась обратиться съ разговорами къ этому ненавистному для меня созданію, и вс эти подробности узнала отъ г-жи Вернье, влюбленной въ нее. Между нами, мн кажется, Вронскій не внушилъ Фаустин отвращенія къ браку, — что въ высшей степени удивительно, — и у нея большая охота выудить себ новаго мужа; и вотъ, немного утомленная Невскимъ проспектомъ, она явилась попытать счастья въ окрестностяхъ Булонскаго лса. Она можетъ закинуть новую удочку въ Опер будущую пятницу. Эта милая маленькая Вернье довела свою угодливость до того, что дала ей свою ложу. Видишь, я не довольствуюсь болтовней, я сплетничаю.
„До скораго свиданія, любимый братъ… Подумай немного о моей прелестной молоденькой американк. Хотя ты этого совершенно не заслуживаешь, я все же нжно цлую тебя:
Твоя Колетта“.
Мишель прочелъ внимательно отъ начала до конца это длинное письмо, изъ котораго онъ усплъ лишь просмотрть первыя строки, такъ какъ оно было подано ему въ ту минуту, когда онъ уходилъ. Проектъ его сестры вызвалъ усмшку въ его карихъ глазахъ. Женить его, да еще на иностранк, дальней родственниц, имя которой минуту назадъ онъ не былъ бы въ состояніи вспомнить!
Новая выдумка этой прелестной, сумасбродной Колетты!
Внучка тети Регины. На самомъ дл эти слова говорили слишкомъ мало.
Романическое замужество м-ль Регины Треморъ съ ученымъ филадельфійскимъ врачемъ, докторомъ Брукомъ, прибывшимъ въ Парижъ на конгрессъ, совершилось лтъ за пятнадцать до рожденія Мишеля; и такъ какъ появленія г-жи Брукъ во Франціи становились съ теченіемъ времени все рже и рже, Мишель видлъ тетю Регину одинъ
Это дитя, неизвстное европейскимъ родственникамъ, и была миссъ Джексонъ, маленькая Занна, дружески принятая г-жей Фовель въ Париж и которой она страстно увлеклась въ Канн шесть лтъ спустя.
Читая письмо г-жи Фовель, племянникъ тети Регины неясно представилъ себ неопредленный силуэтъ маленькой блокурой двочки, съ которой онъ не сказалъ и десяти словъ и которая дйствительно заснула въ гостиной однажды вечеромъ, когда, по своей тогдашней привычк, Альбертъ Даранъ говорилъ объ археологіи, а онъ, Мишель, погруженный въ мучительную думу, давалъ себя убаюкивать этому дружескому голосу, не стараясь вникать въ смыслъ произносимыхъ словъ.
Шесть лтъ! Прошло шесть лтъ! Какъ время медлило закончить свое, все сглаживающее дло. Насколько быстро оно смнило любовь ненавистью, настолько много потребовалось дней, чтобы смнить ненависть равнодушіемъ и облечь забвеніемъ прошедшее!
Съ машинальной тщательностью Мишель сложилъ голубые листочки и вложилъ ихъ въ свой бумажникъ. Уже маленькая американская кузина и брачныя мечтанія г-жи Фовель затерялись въ туман. Мозгъ молодого человка былъ заполненъ словами этого длиннаго письма, которыя одни только нашли себ отзвукъ: „угадай, кого я видла въ Монте-Карло. Она была проздомъ, вдова и боле чмъ когда-либо очаровательная женщина“.
Сироты съ самаго дтства и отданные подъ опеку г-на Луи Тремора, брата ихъ отца, Колетта и Мишель воспитывались почти самостоятельно. Г-нъ Луи Треморъ нжно любилъ своего племянника и свою племянницу, но человкъ въ лтахъ, холостякъ и немного эгоистъ, каковы даже лучшіе изъ старыхъ холостяковъ, онъ нашелъ за самое удобное заимствовать у Телемскаго аббатства [1] главное правило своей педагогической системы: „длай, что хочешь! („Fау се qие оudrаs“).
Ни Мишель, ни Колетта не знали никакихъ другихъ правилъ. Если дяд Луи не пришлось никогда раскаяться серьезно въ такомъ полнйшемъ попустительстве, то это благодаря тому, что онъ проявилъ извстную прозорливость, довряя прямой и великодушной природ дтей, переданныхъ его попеченію. Однако, умирая, оплакиваемый Колеттой, выданной очень молодой замужъ за извстнаго адвоката, и Мишелемъ, который, полный хозяинъ своего состоянія и своего времени, казалось, распоряжался недурно тмъ и другимъ, онъ могъ констатировать забавную противоположность въ практическихъ слдствіяхъ своей теоріи.
[1] Телемское аббатство изъ произведенія Раблэ того же имени, въ которомъ послдній изобразилъ въ дух временъ Возрожденія идеалъ свободной жизни „избранныхъ“ въ Телемскомъ монастыр.
Уже ранняя юность брата и сестры характерно различались въ этомъ пункт. Въ то время, какъ м-ль Треморъ, хорошенькая, изящная, любимая всми, добрая и конечно сердечная, хотя немного легкомысленная, немного поверхностная, готовилась къ блестящему замужеству и, мшая воспоминанія пріема, бывшаго наканун, съ надеждами на балъ слдующаго дня, шла по жизненному пути съ веселымъ спокойствіемъ, Мишель, серьезный, осторожный, всегда готовый, подобно извстнымъ растеніямъ, уйти въ самого себя, читалъ, размышлялъ и много работалъ въ своей слишкомъ серьезной и уединенной жизни. Принципы дяди Тремора, осуществившіе въ Колетт совершенный типъ свтской личности, сдлали изъ Мишеля нчто въ род цивилизованнаго дикаря.