Невыносимая шестерка Тристы

Дуглас Пенелопа

Мой друг. Я иду по сцене, останавливаюсь посередине и закрываю глаза.

Мой лучший друг. Истинная вторая половина его души.

Я кружусь по сцене, знаменитый монолог Меркуцио слетает с моего языка, потому что я заучивала его годами. Меркуцио — объемный персонаж, — и партия для одного человека — и он доминирует в каждой сцене, в которой участвует, пальто кружится вместе со мной, моя голова откинута назад, а глаза все еще закрыты, пока герой медленно

обретает форму у меня внутри.

— Коням она же заплетает гривы, — продолжаю я, чувствуя, как мои глаза загораются огнем, когда смотрю на своего друга, — А людям насылает колтуны, Которые расчесывать опасно.

Пот стекает по мне, я тяжело вдыхаю и выдыхаю.

— Все это — Меб, — кричу я, — Все это — Меб…

— Ты хороша, — раздался чей-то голос.

Я замираю, у меня перехватывает дыхание, и когда я поворачиваюсь, то вижу перед собой Каллума Эймса. На нем облегающие черные брюки и темно-синее поло, его светлые волосы свисают набок.

Я прищуриваюсь.

— Уж получше, чем ты.

Он ухмыляется и убирает руки в карманы.

— Я белый богатый мужчина. Я добьюсь успеха несмотря ни на что.

— Ты мужчина, — повторяю я. — Ты добьешься успеха несмотря ни на что.

У него нет никакого интереса к этой пьесе и ни капли таланта. Нет других причин, по которым она дала ему эту роль?

Он наклоняет голову, изучая меня.

— Ты действительно думаешь, что это то, что стояло у тебя на пути? — спрашивает он и медленно приближается ко мне. — Ты не думаешь, что Ламберт отдала бы эту роль, например… Клэй, если бы она попросила?

Я расстегиваю пальто, но не спускаю с него глаз, пока он продолжает приближаться. Каллум и Клэй заслуживают друг друга. Оба гнилые человеческие существа, которые не видят змею друг в друге, пока отвлекают себя тем, как они прекрасны вместе.

Каллум продолжает:

— Я не сомневаюсь, что ты вытащишь себя из болота и действительно будешь жить жизнью, которая сделает тебя счастливой, Лив, потому что ты этого заслуживаешь, — отмечает он, останавливаясь в паре футов от меня. — Правда. Ты лучше нас, и не думай, что я не знаю этого.

Я рада.

— Но это будет не здесь, — добавляет он. — И не скоро.

Я продолжаю молчать, позволяя своим глазам бегать влево и вправо, чтобы убедиться, что он один. Кажется, Каллум всегда ходит с кем-то, и, хотя он никогда ничего не пробовал, не сомневаюсь, он способен на что угодно.

— Почему, ты думаешь, Клэй так сильно ненавидит тебя? — с нажимом произносит он, но не ждет ответа. — Потому что она знает, что это последний раз, когда она может быть больше, чем ты.

— Она никогда не была больше или лучше.

— Клэй бы получила роль Меркуцио, — парирует он.

Я стискиваю зубы, и он это видит,

потому что его улыбка становится шире.

Каллум прав. Они бы не отказали ей или, возможно, кому-то еще в этой школе.

И я могу лгать себе сколько угодно и говорить, что мне нужна эта роль, чтобы получить некоторый опыт, прежде чем я подам заявление на театральную специальность в колледже, но правда в том, что я испытываю жуткий голод. Я хочу, чтобы меня заметили, прежде чем я покину это гребаное место.

Своих братьев. Эту школу. Я не могу покинуть Мэримаунт или Сент-Кармен никем.

Когда-нибудь я стану голосом для других и расскажу, как у меня почти не было друзей. Как Клэй Коллинз сделала так, что для меня здесь никогда не было места. Как ее мать отремонтировала чертовы душевые в раздевалке три года назад, чтобы я не пялилась на их голых дочерей.

— Ты хочешь роль? — спрашивает он.

Я поднимаю на него глаза.

Каллум вздергивает подбородок.

— Она твоя.

— Если я рассмотрю твое предложение, — добавляю я недосказанное, потому что точно знаю, к чему он клонит. У нас уже когда-то состоялся подобный разговор.

Но он лишь тихо смеется, опуская взгляд и придвигаясь ближе.

— О, у тебя было время подумать об этом, — поддразнивает он. — Теперь мне нужен ответ.

Я дам тебе ответ.

— Она симпатичная, — внезапно шепчет он.

Я замираю.

— Нежная, светловолосая, молодая… Губы, которые на вкус, как молочный коктейль, и это даже вполовину не так хорошо, как вкус ее языка.

Мой желудок скручивается и завязывается узлом, а я желаю, чтобы мой ботинок попал ему в лицо. Представляю себе эту улыбку, покрытую кровью.

— И она захочет всего, что ты с ней сделаешь, — продолжает он.

Я бросаю пальто на ближайший стул и начинаю обходить его, но он встает передо мной и достает из кармана листок бумаги, протягивая его мне.

— Ты сделаешь это, — уточняет он. — И ты получишь свою роль.

Он протягивает мне бумагу, и я колеблюсь, ни на секунду не соглашаясь на его предложение, но любопытство берет надо мной верх.

Разворачиваю листок и вижу, что это чек. От Гарретта Эймса.

Для школы.

В записке говорится, что это для школьного театра.

Я смотрю на пожертвование в двадцать пять тысяч долларов, которое, как я полагаю, имеет отношение к Каллуму. Ламберт получит немного денег на спектакли на следующий учебный год, если позволит мне получить роль, которую я хочу. И Каллум позаботится об этом, если я дам ему то, что хочет он.

Значит, так работает мир? Я устраиваю секс-шоу с какой-то незнакомой цыпочкой для группы слюнявых парней из братства и буду жить долго и счастливо?