Невыносимый брат

Анина Татьяна

Я смотрю ему в глаза, напрягаюсь.

— Давай, — дерзко решаюсь я. — только правдоподобно, чтобы запомнил и во сне всю жизнь видел.

— Смотрит?

— Да.

Тогда Мирон берёт моё лицо в ладони и припадает к моим губам.

Мы целуемся, от этого почти мгновенно становится жарко и тяжело между ног. Влажный, сочный поцелуй чужого рта. Он пахнет бензином, соляркой и каким-то дешёвым бытом. А ещё потом, неприятным для меня, даже отвратительным.

— Страсти больше, — шипит мне в губы Мирон и начинает меня

обнимать. Мы продолжаем целоваться. Губы в губы, без языков. Я чувствую его эрекцию. От этого вдруг возбуждаюсь и закидываю на него ногу. Он гладит меня по резинке чулок. Я в порыве поглаживаю его спину.

— Гель, зачем, Геля? — ноет откуда-то сбоку Ромка.

Поцелуй неожиданно становится откровенным, языки переплетаются. И я, вдруг опомнившись, распахиваю глаза. В окне уже нет Кирилла. Ритка выглядывает.

— Бежим, — смеюсь я, хватаю Мирона за руку и тащу в сторону своей машины.

Он тоже смеётся, мы вытираем губы.

***

— Как вообще с таким дружить можно?

Я смотрю в зеркало заднего вида. Мошников выбегает с двумя парнями, на ходу натягивает свою толстовку. Бежит пьяный, шатается. До машины своей. Идиот! Нетрезвый сядет за руль.

— Он не был таким, — Мирон осматривает салон, потом нагибается, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида. Я выдавливаю из своей машинки скорость и уезжаю из коттеджного посёлка.

— Да, конечно, верю. Ты не представляешь, какой он чмо!

— Вижу. Скурвился, мразь. Не выгодно со мной общаться, шкура, — он смотрит на меня и хитро щурится. — А ты в курсе, что он в тебя без памяти влюблён?

— Нет. Он — подонок, — нехотя отвечаю я.

— В общем помнишь мы с вашей гимназией дрались.

— Забудешь это, Мошников меня в углу зажал и мял, скотина,

— Да, да, — усмехается Мирон. — А после этого ни до одной девчонки дотронутся не смог. И на свой день рождения напился и торт жрал и плакался, как тебя любит. Шарился по твоим страницам, дрочил на твоё фото и не знал, что делать.

— Мирон, блин, — смеюсь я. — прекрати. Я не хочу такого счастья. Он мне всю жизнь отравил. Типичный абьюзер. Ему видите ли надо, а что я — человек со своим внутренним миром, он видеть не хочет. Нужно принимать моё мнение во внимание. Но этот лёгкий путь, взять нахрапом! Я по началу подумала, что это игра такая, а теперь понимаю, что твой Кирилл дебил и насильник. Я не подпущу к себе.

Митрон очень серьёзно смотрел на меня, хмурился. Его мои слова впечатлили.

Симпатичный. Даже слишком.

— Геля, если так получится, что мы с тобой ещё встретимся, Любе, моей девушке не говори, что целовались.

— Ладно, — пожала я плечами. — Ты вроде адекватный, как вообще ты связался с этим уродом?

— Я же говорю, он не был такой, — он тяжело вздыхает. — Мошка смешной, забавный, душа компании. Только вот мать с отцом воевали и унижали его по очереди. И мать на нём экономила.

Он в такой одежде ходил, что жалко становилось. Моя бабка ему брюки шила и рубашки.

— Серьёзно? — у меня культурный шок. Как-то образ Мошки с уродом, что танцевал на столе не клеился.

— Потом батя зарабатывать стал, — продолжает Мирон, наблюдая, как нас нагоняет машина Кирилла. — Он не знал, куда деваться от этих денег. Прилип к богатым парням, они ему пояснили, как должен себя мажор вести. И пошло поехало… Геля, ты заверни сейчас к набережной, там место есть тёмное. Он пьяный в жопу, сейчас догонит и протаранит тебя. А у меня руки чешутся, — он потирает кулаки.

— Их там трое, Мирон, — беспокоюсь я, но сворачиваю к набережной, как он просит.

— Ты будешь удивлена, детка, — зловеще усмехается парень.

— Я к тому, что они могут в суд подать. Это богатые сынки, они же вообще чувствуют безнаказанность и мстят жестоко… А знаешь, что! — я сворачиваю к тёмному парку, где на счастье фонари не горят. — Если ты Мошникову морду разобьёшь, я скажу, что ты меня защищал. Вроде они втроём меня изнасиловать хотели.

— Это дело! — восхитился Мирон. — Эх, Мошка — мозгов крошка, такую девчонку просрал!

— Запиши мой телефон, — предлагаю я.

Эта часть набережной вроде как заброшена. Сюда семимильными шагами движется строительство многоквартирных домов, но пока не дошло. Набережная в ужасном состоянии, парк ещё в большей запущенности. Старые фонари горят через один, и за нашими спинами темнеет адскими пустыми окнами старинное промышленное здание. Просто идеальное место в городе для драк и стрелок.

Машина Кирилла с визгом тормозов останавливается. Выходят парни. Кирилл, и двое с волейбольной площадки, которых я не знаю. Действительно, Мошников душа любой компании, моментально заводит знакомства.

— Корсаров, сука! Ты что, падла творишь? Ты же знаешь, что это моя девчонка.

— В курсе, — Мирон стягивает толстовку и кидает мне. — Знаю, что влюбился в Гелика без оглядки, что страдал и готов был волочиться до скончания дней. А теперь тебе ничто не светит.

Кирилл не нападает. Он смотрит на меня страшной жуткой рожей. А потом что-то его воспаленный мозг выдаёт. Он же моральный насильник.

— Договорились. Ты мою трахаешь, я тогда к Любе Часовой поехал, предложу по старой дружбе, если откажет…

Он не договорил.

Мирон ударил его. Вообще Корсаров резкий и жуткий. Никак с его природной красотой такой напор агрессии не склеивался. Он вырубил одного парня мигом. Тот упал без сознания. Второй получив удар, загнулся и долго не мог встать. У меня появляется желание его добить, но не двигаюсь. С олимпийским спокойствием смотрю на драку. Не принимаю ни одну из сторон, но с кровожадным удовольствием наблюдая, как в прошлом два друга, дерутся. Кириллу не устоять против такого напора.