Незаконная планета
Шрифт:
— Говорю же, что он со мной. У старика невыносимый характер. Чего ты смеешься, Алешка? Мне надоело с людьми ссориться, миролюбивее меня человека ты нигде не найдешь. Но люди об этом не знают…
Сильный порыв ветра прошел над островом, раскачивая сосны. Погода портилась прямо на глазах. Потемнело.
Марта теперь расхаживала по пляжу, языки вспененной воды докатывались до ее босых ног. Она слабо кивала на успокоительные слова Инны и Бурова. Иногда бросала мимолетный взгляд на Морозова, как бы прося что-то сделать, — но что можно было сделать,
Так они четверо ходили по пляжу, все более заливаемому морем, и когда наконец всплыли метрах в тридцати две фигуры в красных гидрокостюмах и, сдвинув маски на лоб, поплыли к берегу. Марта глубоко вздохнула и сказала тихо:
— Этот час мне дорого обошелся.
Прибой был сильный, откатывающиеся волны отбрасывали Свена и Витьку назад, и было видно, какое у Витьки бледное — от усталости? от страха? — лицо. Мощным рывком Свен толкнул Витьку к берегу, и Морозов, стоявший по колено в кипящей пене, подхватил и вытащил его на пляж. Потом помог выбраться Свену.
Марта кинулась обнимать Витьку, но тот взглянул недоуменно и, выпрастываясь из гидрокостюма, бурно дыша, выпалил:
— Там подводная лодка!.. Рубка торчит из ила! И пушка! Настоящая пушка, из нее стреляли!
— Вытрись, — протянула Марта ему полотенце.
— Ее можно поднять! Правда, Свен?
— Корпус, кажется, не сильно разрушен, — сказал Свен. — Поднять можно.
— А зачем ее поднимать? — сказал Буров.
— Как — зачем? — Витька уставился на него, приоткрыв от удивления рот.
— Ну… для истории, — с запинкой сказал Свен. — Я позвоню в Стокгольм…
— Лучше в Таллин, — сказал Буров. — Да я на днях поеду туда по делам, могу сообщить в Эпрабалт о вашей находке.
— Что такое Эпрабалт? — спросил Витька.
— Экспедиция подводных работ на Балтийском море. Ну как, тебе не страшно было?
— Н-нет. — Витька ухмыльнулся: — А здорово мы поплавали!
Над Аландами бушевал шторм. Свирепо выл ветер, море кидалось на гранитные берега острова, взметывало над серыми скалами седые космы пены. Дождь то переставал, то припускал с новой силой.
Утром заявился Буров.
— Все живы? В море никого не снесло?
— Нас-то не снесло, — сказал Морозов, — а палатку чуть не сорвало. Давай-ка закрепим ее по-штормовому. — И он ворчал, натягивая, рвущуюся из рук оттяжку: — Надо было ехать на Кавказ, как я предлагал…
После завтрака Марта ушла на станцию к Инне — никак они не могли наговориться досыта, старые подружки. А мужчины, еще раз убедившись, что все хорошо закреплено, укрылись в палатке от хлынувшего дождя. Они лежали на койках и разговаривали, а Витька сидел возле лампы и читал толстую книгу.
Морозов рассказывал о работах, ведущихся примерно в десятке лабораторий в разных странах, о попытках — равно безуспешных — создать тау-аккумулятор.
— Новый подход какой-то нужен, — сказал Буров. — Груз старых идей камнем висит на шее человечества. Благо, она, шея, выносливая…
— Но без соответствующего уровня техники открытие вообще не состоится, Илья. Вспомни Ломоносова: гениально предугадал, что луч света может отклоняться магнитным полем. Но потребовалось два с половиной века, чтобы появилась техническая возможность создать телевизор.
— Великие идеи всегда в той или иной мере перерастают свое время. Извини за трюизм. Но вот тебе другой пример, раз уж ты так любишь исторические параллели. Древние римляне были великолепными строителями, но чувства нового у них не хватало. Они строили водопроводы огромной протяженности, но как строили? Чтобы все время был уклон от источника к потребителю. Воздвигали в долинах высочайшие мосты — лишь бы не потерять высоты.
— Просто не подметили в природе сообщающихся сосудов.
— Вот-вот. Не хватило наблюдательности, а заодно и воображения. Для эксперимента ведь было достаточно иметь метр бараньей кишки. Зато у них были технические возможности, столь дорогие твоему сердцу.
В шорох дождя вдруг ворвались тоненькие гудки вызова. Морозов с сомнением посмотрел на свой видеофон, лежавший на столике.
— Да выключи его, — посоветовал Буров.
— Понимаешь, это может быть Заостровцев. Я ему вчера звонил, и он обещал подумать и ответить. — Морозов потянулся за видеофоном, нажал кнопку ответа. Увидев на экране седую шевелюру и розовое улыбающееся лицо, сказал по-английски: — Доброе утро, Коннэли. Вы прекрасно выглядите.
— А я не сразу вас узнал, Морозов, — ответил голос президента Международной федерации космонавтики. — Даже подумал, что ошибся номером и попал к какому-то мулату. Где это вы так загорели?
— Я в отпуске, дорогой Томас. Я загораю, насколько позволяет солнце Аландских островов, и не думаю ни о каких делах… Да, понимаю, но я еще на сессии ответил вам совершенно ясно. Нет, не переменил… Знаю и понимаю всю важность, но… Я назвал вам нескольких превосходных пилотов, которых можно рекомендовать… Нет, Коннэли, нет. Окончательно. До свиданья.
Выключившись, Морозов несколько секунд смотрел на погасший экран, потом положил видеофон на место.
— Насколько я понимаю аглицкое наречие, ты отказался от участия в Третьей Плутоновой? — спросил Буров.
— Да, отказался. В конце концов, мне за сорок. Есть пилоты помоложе и получше, чем я.
— Безусловно. Правда, у них нет твоего опыта, но… В общем, это твое дело, Алеша.
— Вот именно. Так о чем мы… о технических возможностях? У меня нет никаких сомнений, Илья, что мы овладеем тау-энергией. Даже если Плутон окажется абсолютно недоступным и мы ничего не сумеем там узнать, — все равно мы научимся аккумулировать и трансформировать тау-энергию.
— Да и я не сомневаюсь. Когда-нибудь научимся. Но, пока не поздно, надо хорошенько подумать о последствиях.