Нежное прикосновение
Шрифт:
«Слава Богу, я вернулся домой!» — подумал Стефен. Он облокотился на инкрустированный бар красного дерева и наслаждался таким знакомым и родным запахом дыма и пива, звуками громких ирландских голосов, резким стуком бильярдных шаров. А эти джентльмены из верхнего города пусть держатся за свой «Юнион клаб». В Бауэри, в салуне, человек может расслабиться и найти уважение. Он может порадоваться выпивке и пению, потерять за картами монету-другую или просмотреть «Ирландское время». А если ему нужно сбросить гнев и ярость, он может пойти в комнату для тренировок и провести несколько
Внимательный взгляд Стефена передвинулся к двери спарринговой комнаты и замер.
— Что за черт?!
Над бильярдным столом, рядом с картиной, изображающей в натуральную величину «Перепуганную Сусанну в купальне» 3 висел плакат, на котором был изображен он — голая грудь, кулаки подняты… Было впечатление, что это он заставил Сусанну попытаться прикрыть наготу руками.
Стефен толкнул Эмета, который рядом с ним опирался на стойку бара.
— Ты только погляди на это, — сказал он, смеясь. — Будто я собираюсь с нашей Сусанной провести несколько раундов.
3
Сусанна — библейский персонаж. Старцы, подглядевшие ее купание, за отказ Сусанны предаться с ними блуду, обвинили ее в прелюбодеянии, но были разоблачены пророком Даниилом.
Эмет отхлебнул пива.
— Эта идея Тали, — сказал он. — Парней это забавляет…
Стефен поймал взгляд бармена с блестящими от помады волосами.
— В этом я вижу твою руку, Тали.
Длинные усы Тали зашевелились, когда он улыбнулся.
— Нетрудно было сообразить, когда я вас увидел с этой женщиной.
— Она — жена, Тали… Тали взялся за пивной кран:
— Она красивая… Пошли вам, Бог, счастье! Стефен признательно кивнул головой, но ничего
больше не сказал. Женщины были животрепещущей темой разговоров в салунах, но не жены. Особенно этот разговор был неуместен после шуток по поводу голой Сусанны.
Он взглянул на Эмета, угрюмо допивающего свое пиво. Парень весь вечер был в плохом настроении. Даже хриплые приветствия Стефену в переполненном людьми салуне не смогли поднять его настроение. Он всегда был пессимистом, но сейчас Стефен чувствовал, что что-то случилось.
— Кажется, ты потерял свои улыбки где-то на дороге, — заметил Стефен.
Эмет пожал плечами и промолчал.
— Скажи мне, какая муха тебя укусила?
Эмет пристально посмотрел на свою кружку с пивом:
— Теперь, когда у тебя жена под боком, ты не будешь больше драться.
«Так вот в чем дело, — подумал Стефен. — Вот почему Эмет так смотрел на Анну».
— Парень, да она никакого отношения к этому не имеет. Я завязал с боями, потому что у меня к этому больше не лежит душа. И мне не хочется закончить, как наш Хэмер. — Он кивнул на старого боксера, который сидел с пьяной улыбкой среди мужчин, занятых картами и виски.
Эмет скривил рот, показывая этим свое неудовольствие.
— О'Мэгони и Доугени создали комитет по организации высадки в Ирландии. Они хотят
— А-а, так сейчас это называется высадкой в Ирландии, — протянул Стефен. — А я думал, что мы толкуем о призовых матчах.
Эмет отодвинул недопитое пиво:
— Стефен, ты — боксер и патриот. Ты ирландскому делу принадлежишь так же, как боксерскому рингу.
«Парень привязан к самой идее боя, — подумал Стефен с грустью — Ему двадцать три, но он еще не стал взрослым…»
— Я принадлежу моей семье, и моим добрым соседям, и друзьям, — ответил Стефен. — В этот круг входишь и ты, но с условием — не надо делать меня героем старых сказок. Что касается Ирландии, то свобода придет. Я уверен! Может, не при нашей жизни, но придет… Через парламент, без кровопролития.
— Она должна наступить сейчас! — воскликнул Эмет. Его лицо пылало страстью. — Как мы, ирландцы, можем здесь в Америке требовать уважения, если наша страна под пятой Англии?
— Уважение ты можешь заслужить упорным трудом и достойной жизнью, Эмет! То есть именно тем, что ты и делаешь.
— Но О'Мэгони говорит…
— У О'Мэгони и Доугени под шляпами кирпичи вместо голов, — с раздражением сказал Стефен. — Они оставили Ирландию в сорок восьмом как пораженцы, впрочем, как и все мы. А сейчас они строят из себя героев.
— Но они и есть герои, — запротестовал Эмет. — Они восстали и сражались! Как и ты…
— Сражались! — Стефен затряс головой, возмущаясь. — Сорок восьмой — это стычка на капустных грядках, ничего кроме политики и поэзии. Я полагаю, они все еще думают, что могли идти против армии королевы с пиками и вилами, горланя бравые призывы.
— Сейчас они достают оружие.
Стефен насторожился. Помилуй, Боже, неужели слова так быстро доходят до границ Америки?
— И там будет восстание…
— Не будет там восстания! — воскликнул Стефен, начиная сердиться. — У ирландского народа для этого слишком живот подтянуло после голодухи, болезней и горя в стране. Священники проповедуют отказ от восстания, а лучшие мужчины уезжают в Америку. В Ирландии никого больше не волнует восстание, даже полицию. Они позволяют нам, участникам восстания в сорок восьмом, бродить свободно где угодно. Они знают, что для того, чтобы вновь разжечь пожар, нужно призвать самого святого Патрика.
Глядя на Эмета, Стефен вспоминал себя — молодого, теряющего голову от ненависти и надежды. Было обидно, что парень может погубить себя из-за лживых воззваний и обещаний свободы.
— Эмет, — сказал он, стараясь быть терпеливым. — Ты же в Америке родился. Никогда не стоял на ирландской земле. Революция в разваленной стране — это безнадежная затея.
— Это не безнадежно, — возразил Эмет. — И я готов бороться, если они меня возьмут.
Стефен внимательно посмотрел парню в лицо, пытаясь понять, насколько тот серьезен.
— Ты собираешься ехать туда и ввязаться во все это?!
Эмет кивнул.
— Я знаю, они собирают добровольцев. Им нужен курьер, чтобы обеспечить связь между Нью-Йорком и Дублином. Я сказал О'Мэгони, что согласен, и уже дал клятву.