Нежное создание
Шрифт:
На краю стола лежала толстая книга с закладкой.
«Библия», — не удивилась Ника, пройдясь ладонью по коричневой кожаной обложке старого, потрёпанного издания.
А вот и умывальник — таз и кувшин с водой теснятся на узком столе в углу. Здесь же на стене висит маленькое зеркало, на низкой полке выступает щётка для волос, в аккуратном ящичке сгрудились разновеликие флакончики с разноцветным содержимым.
Ника осмотрелась в поисках бельевого шкафа. Его не оказалось. Вспомнила, что сорочку для неё принесли из другой комнаты. Глаза
Тяжёлая крышка поддалась с трудом. Ника посетовала на слабые руки Руз.
— Нежное создание, — проворчала она, заглядывая в сундук, доверху набитый вещами.
Перебирала бесконечные рулончики узкого и широкого кружева, стопки воротников и манжет, головные и носовые платки, чепцы, атласные ленты всевозможных цветов, новенькие ночные сорочки — всего много, слишком много. Приданое Руз? Скорее всего.
У стены примостился стул с перекладинами на ножках, с высокой прямой спинкой и удобными подлокотниками. Низкое сиденье и спинка обиты гобеленовой тканью. Ровные ряды медных гвоздиков блестят отполированными круглыми шляпками. Похожий, без подлокотников, стоит у кровати.
Ника точно видела где-то подобное. «Где?» — мучилась вопросом.
Она осмотрела комнату ещё раз. В глаза бросилась широкая резная рама небольшой картины, висевшей между окном и кроватью.
Ника узнала пейзаж с ветряной мельницей у ручья (Якоба ван Рёйсдала), нидерландского живописца и гравёра семнадцатого века, творчество которого ей хорошо известно.
Она подошла к стене вплотную, дотянулась до холста, сохранившего свежесть и яркость красок, кончиками пальцев прошлась по его шероховатой поверхности.
«Отличная копия, причём не так давно исполненная», — восхитилась она талантом неизвестного художника. Соблюдены и манера письма маленькими мазками, кстати, кисточкой из двух волосков, и цветовая гамма, и низкий горизонт, и небо, и облака, занявшие половину полотна. /Сейчас картина находится в коллекции королевы Елизаветы Второй, выставлена в Королевской галерее Букингемского дворца. Её приобрёл король Георг Четвёртый в 1810 году./
Ника в задумчивости вновь осмотрела комнату. Что-то назойливо вертелось в памяти — то выступало на передний план, то удалялось, словно дразнясь.
Перед глазами проплыла непрерывная череда расплывчатых образов. Будто Ника смотрела в мутное зеркало, не имея возможности усилить резкость изображения. У неё было такое, когда она лечила глаза.
Взгляд остановился на бокале из зелёного стекла и Ника вспомнила. Всё это она видела на картинах малых голландцев5! И рёмер6 оттуда же, и посуда, и мебель в стиле барокко, и пол, выложенный двухцветными квадратами, и одежда на женщинах, и вид за окном...
Неужели её забросило в Королевство Нидерландов?
«В семнадцатый век?!» — содрогнулась
Дышалось с трудом, в висках запульсировала кровь. Вдобавок ногу свела судорога.
— Ещё и это, — застонала Ника, растирая мышцу в месте внезапной боли.
Через боль сгибала и разгибала сведённую судорогой ногу. Охала.
Шаги за дверью она услышала не сразу.
Размеренные и тяжёлые, они звучали неприятным эхом, отдаваясь в груди громкими, болезненными ударами сердца.
«Якоб!» — в приступе паники заметались мысли.
Дыхание вдруг стало тихим, неслышным. Так дышат спрятавшиеся дети, когда боятся выдать своё присутствие.
Ника понимала, что не может бояться того, кого не знает и уж точно никогда не видела.
Боялась не она, боялась Руз.
Не чувствуя боли в ноге, она не сводила с двери тревожных, насторожённых глаз. Не в силах стянуть у горла отороченный мехом воротник халата, мелко задрожали ослабевшие пальцы.
Якоб вошёл не спеша. Закрыв за собой дверь, остановился и посмотрел на сестру:
— Рад, что ты во здравии, Руз.
Окинув её стать, прошёл к стулу. Тот скрипнул под тяжестью его тела.
Ника украдкой рассматривала молодого мужчину.
Лет тридцати, чисто выбритый, русоволосый, статный. Волосы забраны в короткий небрежный хвост. На лбу завиток выбившейся пряди. Голубые глаза смотрели пристально, выжидательно. Надменное и властное выражение не портило его красивое лицо с правильными чертами. В нём чувствовались внутренняя сила и неуступчивость. Он был похож на мать, что объединяло их и безошибочно указывало на кровное родство.
Одежда неброская, однако сшита из качественной ткани: выбеленная льняная рубашка, полукафтан из толстого чёрного сукна, штаны в обтяжку, высокие мягкие сапоги с разводами от плохо смытой грязи.
— Ты же помнишь, что утром я должен забрать у тебя готовый документ, — не спрашивал, утверждал. — Крайний срок вышел.
Ника молчала, не понимая, что имеет в виду Якоб. Подсказок от Руз не ждала. То, что она понимает язык обитателей дома, считала большой удачей. Всё могло быть гораздо хуже. А вот уверенности, что сможет произнести хотя бы слово на чужом, незнакомом языке, не было.
Она перестала дрожать, успокоилась — мужчина не вызвал в ней безотчётного страха, который передался ей от Руз. Но возникшая между ними напряжённость не покидала.
— Как твои глаза? — спросил Якоб.
Ника неопределённо пожала плечами, и он удовлетворённо кивнул:
— Ты не должна испортить документ, как в прошлый раз. Второго такого нет.
Он встал, подошёл к Нике, привлёк к себе. Широкая ладонь надавила на её голову, уложила себе на грудь. Горячее дыхание опалило ухо:
— Я ухожу на ночное дежурство, тебе никто не помешает, — коснулся сухими губами её волос на виске. — Обещаю, больше тебе докучать не буду. Этот раз последний.
Ника вздрогнула.