Нежность к мертвым

Данишевский Илья

хоть что-то. Но за окном тихий город, где ничего не случается.

Жизнь тиха и напоминает послеобеденный сон, отягощенный

лишь переполненным желудком. Медея не верит, что зло суще-

ствует; она даже боится, что его породили умы, чтобы бередить

раны таких, как Медея… город вечно спит в своих миролюби-

вых забавах, под звон фабричных цехов и клаксонов, а люди

передвигаются по нему в поисках приключений, и стареют, не

находя. Жизнь скучна, как

фа-диез, но за ее видимым слоем

обязана пульсировать какая-то другая жизнь, прорыв к которой

напоминает резкий удар ножом по руке, за видимым слоем

275

Илья Данишевский

кожи и обильной реакцией крови можно обнаружить потаен-

ный мир сокращающихся мышц… так и за видимой скудностью

улиц должно обнаруживаться нечто другое. Каким бы не было

это нечто, оно уготовано Медее, ведь каждый из нас знает

пункт назначения, к которому стремится душа. Медея обдумы-

вает резкое движение, которое следует совершить, чтобы исто-

рия произошла. Чтобы какая-то история начала происходить не

вокруг Медеи, а с ней.

Она идет с матерью по магазинам, чтобы купаться в муж-

ском внимании. Вращается позолоченный флюгер на крыше

ярмарки тщеславия, Медея сияет от радости. Как же их много,

этих мужчин, с жаром смотрящих на упругие формы; моряки и

военные, коммерсанты и предприниматели, большие и малень-

кие, толстые и худые, рябые мальчишки и седеющие ловеласы,

с каким же огнем они смотрят вслед Медее, какими сладкими

поцелуями осыпают следы ее ног на асфальте. На самом же

деле, конечно, никому она не нужна, нет дураков, чтобы взять

ее в жены, а вместе с ней — ее мать; никому не нужна инфан-

тильность Медеи, никому не нужна ее властолюбивая мать.

Даже нетронутые прелести не компенсируют этого, только и

остается — провожать ее жадными взглядами. Но что до Медеи,

то она и не хочет замуж. Нет нужды выходить замуж девствен-

ницей, раз уж такое время, когда это можно. Нужно потеряться

в истории и уже там потерять, а потом — можно и замуж. Ос-

тудить этот пыл, а потом послушаться мать. Коль уж в мужья

сегодня берут расчехленной, нет нужды предлагать мужу

больше, чем требуют нравы.

Большое Приключение для Медеи начинается в саду. Яр-

кое и доброжелательное солнце намекает на счастливую дорогу.

Под большим деревом Медея находит чудовище, вроде бы,

личинку майского жука или кого-то другого. Грациозное, пять

сантиметров в обхвате, напоминающее член, оно лежало на

ладони, и можно было почувствовать, как под белой и тонкой

мембранкой кожицы бьется сердце, или что-то

другое, испол-

няющее функцию сердца. У чудовища был рот, и от страха

перед Медей чудовище ртом закусывало себе хвост, образуя

защитное кольцо. Пальцы гладят кожицу, губы гладят кожицу,

увлеченная гаданием на внутренностях, Медея решает узнать

свое будущее, и садовыми ножницами аккуратно разрезает

упругое тело надвое. Обе половинки корчатся на ее ладони,

276

Нежность к мертвым

испускают зеленоватый сок, и говорят, что будущее Медеи

скользко и неясно. И Медея понимает, что оно — в ее руках;

ничто не начнется без ее ведома. И поэтому решается погово-

рить с матерью. Эта личинка на ладони отсылает к воспомина-

нию, где отец принес домой букет амариллисов и вручил их

Медее, сказав, что она королева, и что отец поцеловал тогда ее

руку, цвет амариллисов цветом напоминает тонкую кожицу

страшной личинки.

Медея. О, мама…

Мать. Ночь сегодня была ко мне зла. Я говорю ночь, имея

в виду то время, когда я сплю. Мне так и не удалось совмес-

тить мою ночь и ночь объективную, и потому злые силы муча-

ют меня странными снами. Если бы я ложилась в полночь и

вставала утром, все было бы иначе, и на моем лице не было бы

морщин. Я чувствую, как во мне огнем горит желание другой

жизни, и во всем своем горе обвиняю неправильный график

сна. Всему виной в моей жизни полночи — полночи, когда я

только начинаю приходить в себя.

Медея. Я хочу поговорить.

Мать. Конечно, ты ведь чувствуешь, что мне снятся дурные

сны. Конечно, ты хочешь поговорить со мной.

Медея. О другом.

Мать. Мне виделся город, по улицам которого мужчины

передвигаются с завязанными глазами. Вечером они идут к

главной площади, где получают из рук женщин пищу, а затем

получают женщин. Мужчина ко всему способен привыкнуть. В

нем есть эта врожденная привычка — забывать потерянные

бедра. Тогда как мы не способны смириться с неудавшейся

судьбой…

Медея. Да, я не могу.

Мать. Но когда-нибудь ты будешь кормить слепого мужчи-

ну, и своей сутью восстановишь его потерянное бедро… Я ви-

дела, как эти слепые овладевают женщинами, каждый своей,

они знают их тела от и до, и умеют отличать свою женщину от

чужой, как свинину от говядины, пусть они и не против по-

пробовать какую-то другую, и даже делают это, если ее хозяин